украшений.
– Скидывайте с коней награбленное, – приказал я тем двум, которые рассчитались со мной. – Теперь забирайте их, и свободны. Появятся еще деньги, приезжайте, не стесняйтесь, буду рад вас видеть.
Освобожденные солдаты сначала неверяще посмотрели на меня, потом, поняв, что я не шучу, подошли к лошадям, скинули с них все тюки, взяли под уздцы и отошли от места событий. Правда, недалеко.
«Ждут, как я поступлю с оставшимися», – понял я.
Конечно, во мне тлела надежда, что у всех найдутся деньги для откупа, но теперь, когда нужно было повесить этих троих, у меня не поворачивался язык для приказа. Ведь тогда я стану убийцей. Сколько раз я слышал от мамы и папы, что убийство – это последнее дело и убийцы вовсе не люди, а животные.
Я посмотрел на солдат, которые все еще не верили, что их могут повесить, посмотрел на мертвых парней, которые совсем недавно были живы и веселы. Посмотрел на напряженные лица деревенских, которые пылали праведным гневом к убийцам своих сыновей и насильникам своих дочерей.
Снова пришло твердое внутреннее убеждение, что если я отпущу этих без наказания, то в следующий раз вырежут всю деревню. Выхода не было: если я хочу, чтобы деревня и замок жили спокойно, придется применять такие меры, и не единожды.
Поманив пальцем старосту, я приказал ему:
– Несите веревки.
Когда он бросился исполнять, я посмотрел на тех двоих, которых отпустил. Они так и стояли на пригорке, наблюдая за приготовлениями.
Трое связанных поняли, что я не шучу, только когда озлобленные деревенские потащили их к ближайшему дереву, через толстый сук которого были уже переброшены веревки.
Солдаты кричали, умоляли их не убивать, обещали принести деньги, как только выберутся отсюда. У меня возникла было идея отпустить одного, чтобы он съездил за выкупом для остальных, но тогда, по прошествии времени, я точно не смогу отдать приказ об их повешении. Только сейчас, когда тела убитых парней еще лежат на земле, а девки ревут, вытирая слезы рукавами, я способен был на такое непростое решение.
Тела висящих солдат с вывалившимися языками и выпученными глазами долго еще будут мне сниться в ночных кошмарах, но я был рад, что смог решиться тогда, – это во многом упростило мою жизнь. Ведь первое решение всегда дается труднее, чем последующие.
Отпущенные солдаты, увидев, что я осуществил задуманное, повернулись и уехали.
Приказав не снимать тела в течение двух недель и раздав пострадавшим семьям деньги и золото, полученные от солдат, я пошел в замок в глубоком стрессе – вид повешенных сильно на меня подействовал. Идущий невидимой и неслышимой тенью нубиец также молчал.
– Тебя как звать-то? – спросил я его, решив отвлечься от тяжелых раздумий. – Меня – барон Максимильян.
– Зовите меня Рон, хозяин, – ответил после паузы телохранитель.
Я хмыкнул.
– Спорим на кесарий, не настоящее имя?
Нубиец улыбнулся и ответил той же монетой:
