делом общественным, а не частным, как для англичан. Хамидулла и Мохаммед не уставали слушать слова, прекрасные слова; они вдыхали их, как живительную прохладу вечернего воздуха, не переставая анализировать услышанное; имена поэтов – Хафиз Ширязи, Гали, Икбал – были гарантией этого восторга. Индия, вернее, сотня Индий шептали им что-то под равнодушной луной, но сейчас им казалось, что Индия – одна и принадлежит только им и что они приобщаются к былому величию, слушая его торжественную погребальную песнь; они ощущали себя молодыми, ибо их души снова, как в юности, воспарили ввысь. Декламацию Азиза прервал слуга в красной ливрее; это был чупрасси [3] уполномоченного врача, вручивший Азизу записку.
– Старик Каллендар хочет видеть меня у себя в доме, – сказал Азиз, не двинувшись с места. – Мог бы проявить вежливость и сообщить причину.
– Осмелюсь предположить, что это какой-то срочный случай.
– Я бы осмелился предположить, что нет. Просто он узнал, что мы хотим пообедать, вот и все. Он решил оторвать меня от обеда, чтобы показать, кто в доме хозяин.
– С одной стороны, он всегда так делает, но, с другой, это и в самом деле может быть какой-то серьезный случай. Никогда нельзя знать заранее, – сказал Хамидулла, явно призывая к покорности. – Ты не хочешь почистить зубы после бетеля?
– Если мне надо еще и чистить зубы, то я вовсе не поеду к нему. Я индиец, и это индийский обычай – жевать бетель. Уполномоченному врачу придется с этим смириться. Мохаммед Латиф, будьте любезны, подайте мне велосипед.
Бедный родственник поднялся. Латиф обозначил подчинение, держась рукой за седло; но все-таки велосипед Азизу подкатил, держась за руль, слуга. Катя велосипед, они не заметили, как переехали острую заклепку. Азиз помыл руки под струей из кувшина, высушил их полотенцем, надел свою зеленую фетровую шляпу и стремительно выкатился со двора Хамидуллы.
– Азиз, Азиз, сорвиголова…
Но молодой человек был уже далеко, неистово крутя педали и приближаясь к базару. На его велосипеде не было ни фары, ни звонка; мало того, у него не было и тормозов. Но какой смысл во всех этих приспособлениях в стране, где велосипедист редко встречает на дороге людей, а если и встречает, то они сами уворачиваются от него? Город же в этот час был совершенно пуст, словно вымер. Когда проколотая шина окончательно спустила, Азиз соскочил с велосипеда и попытался найти двуколку.
Это ему удалось не сразу. Первым делом он закатил велосипед одному из своих друзей. Еще какое-то время потратил на то, чтобы очистить зубы от бетеля. Но после он все же въехал на улицы общественного центра на дребезжащей пролетке. Это дребезжание внушало чувство скорости. Оказавшись в царстве скучной чистоты, Азиз вдруг ощутил страшную подавленность. Улицы, названные именами победоносных генералов, прямые пересечения дорог, были символом сети, накинутой британцами на Индию, и он чувствовал себя опутанным ячейками этой сети. Въехав
Посыльный, носильщик, слуга для поручений.
