Евгению. «Значит, и Козлиха уезжает в Швецию навсегда. Червяк танцевал, танцевал латинские танцы, а теперь смывается. Танька там тоже будет первой, потому что она везде первая, – завидовала подруга, – а портреты латинских коммунистов они оставят на память общежитию. Ну всё, хватит, нечего ждать милости от природы: я иду с копьём на мамонта! А ты как хочешь».
Это была наша последняя встреча с Жекой, а потом она надолго пропала. Позвонила подруга мне только через несколько лет, объявив звонким голосом, что выходит замуж. Мы встретились по этому поводу.
– Представляешь, цыплёнок, моего жениха зовут Жан. Мало того, что он француз, так он ещё и в Париже живёт!
– Значит, француз из Парижа? – переспросила я.
– Да, – ответила подруга, – видишь ли, здесь-то женихов для меня не нашлось. Орлиный нос, тощая, ноги костлявые, глаза, правда, ничего, но и они не помогли. Мама родила второго ребёнка, когда мне было шестнадцать. Всё внимание – брату. Это я так веселюсь, а в душе пустота! Нет, – испугавшись, спохватилась подруга, – я своих родителей очень люблю, но одиночество я не выношу. Послушай, большому кораблю – большое плавание. Приеду в Париж – обязательно тебе напишу!
– Жень, а ты можешь мне оттуда не писать, а? – слабым голосом попросила я. – Меня в «Интурист» распределяют. Ведь твоё письмо мне всё испортит. Ну, пожалуйста!
– Эх, ты, подруга называется, – с горечью ответила Женька, – пили отсюда. Уж как-нибудь в другой раз.
Мы снова расстались на несколько лет. И честно говоря, я очень удивилась, когда вновь встретила Евгению на выставке (я там работала переводчицей от «Интуриста»). Такая же бесцеремонная, волевая, сильно накрашенная женщина, знакомая со многими иностранцами, говорила быстро и бегло, но почему-то по-итальянски. Мы расцеловались, расплакались, вспоминали прошлое, но так и не смогли наговориться.
Несколько моих вопросов ей не понравились, и отвечать на них она не собиралась. Она была очень своеобразная и сильная женщина с необыкновенным темпераментом, оказывавшая огромное влияние на каждого своего собеседника. И Женя это знала и, смеясь, вечно что-то рассказывала в крике, в оре, окончательно делая собеседника своим другом, партнёром или сгорающим от страсти любовником.
– Живу в Италии, – вдруг заявила она сама, – уже четыре года. Ты же помнишь, что я уехала в Париж. Город хороший, романтичный, но, увы, хлебнула я там горя в свои двадцать. Жан оказался ужасным подонком и свиньёй, бил меня, отнимал все деньги, которые я зарабатывала в антикварном магазине на бульваре Дебюсси.
Это название мне не было знакомо, но, надо сказать, сильно впечатлило:
– Бульвар Дебюсси, Жэка, ого!
– Да брось, цыплёнок, жизнь – штука сложная, досталось мне там. Париж и Жан, бульвар Дебюсси и скряга хозяин, который меня выгнал, не заплатив. Вот такие дела! Однажды моё терпение лопнуло: солнечным парижским утром в домашних тапочках я якобы вышла в
