то, что простое уходит.Но не стоит о том горевать –
При такой ледяной непогоде
Не захочется пальцев ломать.
249. Хвоинка
В маленькой раздавленной иголке
Стынут ели, подвывают волки.
В пасти неба желтая луна,
Откровенно говоря, страшна.
Тает свечка, звякает сосулька.
На бумаге пишется рогулька.
И выводит детская рука:
«Мама. Речь. Россия. Хлеб. Века.»
253.
Снег под песенкой шагов
так пушист.
Разговоры про любовь.
Отвернись!
Отвернись и не смотри,
не смущай.
Ведь тебе уже под тридцать.
Печаль!
Не касаться так легко
пальтеца.
И не пить губами снег
с лица.
И не знать, как от подруги
удрать.
И не знать, чтобы когда-то
узнать,
Что тебе уже под тридцать.
Печаль!
Отвернись и не смотри.
Не смущай.
255.
Прижались двое друг к другу,
Оба бесстрастные.
И рассуждают, слепив губы, –
Праздники.
Значит, надо отметиться
В учреждении
Под названием «сердце»,
Что столько-то раз поцеловались,
Поиграли со слепой стихией
И разошлись.
Прижались двое друг к другу.
Застыли. Оледенели.
Даже сердца не бьются и руки
Оцепенели.
Стали гулкими все шорохи…
Тело в тело
Впаялось
И нет предела
Безмолвию Арктики.
А взоры –
Огоньки,
Нечаянно и неправдоподобно
Встреченные.
Вернулись времена
Амундсена и Чехова.
256.
Было облачно и неспокойно.
Ветер рвал коченеющий парк.
Хулиганил, совсем безнадзорный,
Под скрежещущий рокот гитар.
Три гитары, – три тополя к ряду, –
Оглушали скамейки и пруд.
Порывались качели к оградам,
Торжествующе выл неуют.
Разве вспомнят теперь карусели,
Разболтавшие тайны снегам,
Как я в прошлом году, в апреле,
Одинокий, шатался там?
257.
Нарисую твой профиль
На спичечной коробке
Буду носить в кармане
Не обижайся
Напишу о тебе стихи
Буду читать их вслух
Скучным бескрылым людям
Не обижайся
Ночью затихну скрюченный
Изверившийся во всем
Кроме мыслей о тебе
Прокляни меня
258.
Стояли у подъезда и смеялась.
Совмещались
