Эммочка, тут сама Лолита отдыхает, – думал он с нарастающей почему-то яростью, снова разозлившись на себя, потому что слишком уж сильные чувства вызвали у него последние события. – В самом деле зрелище, иначе не скажешь. Она, интересно, сама себя в зеркале-то видела? Или глядя в отражение стекла себя так размалевала? Вот подойти сейчас и в самом деле надавать по заднице, и эти сидят, два павлина, такими маслеными глазками оба смотрят, знают они, интересно, сколько ей лет?»
Алексей поморщился от собственных мыслей. Чужая жизнь – она и есть чужая жизнь, и нет у него никакого права распускать руки, учить ее, воспитывать – у нее, в конце концов, родители есть, вот они пусть этим и занимаются, ему-то какое дело? Он знать ее не знает, видел пару раз. Просто не надо было дурью маяться, идти на поводу у собственной меланхолии – сидел бы сейчас в театре, рядом с Людочкой, которая, он был в этом уверен, накрашена была бы безупречно и одета совсем не вульгарно, а со вкусом. Не в пример некоторым…
Наконец принесли пиво и рулет, он смотрел на этот рулет и не понимал, с чего ему вздумалось его заказывать, он с детства терпеть не мог курицу. Очередная насмешка злой судьбы, которая, похоже, решила окончательно доконать его этим рулетом. Он ткнул вилкой в розоватое мясо – не отдавать же его обратно, вряд ли кто поймет. Щедро залил холодным пивом, при этом почти не почувствовав вкуса курицы, зато почувствовал прилив затаенного торжества, как будто на самом деле сейчас вступил в поединок с судьбой и этим щедрым глотком пива умудрился-таки одержать маленькую победу. «И очень даже ничего. Отличная, надо сказать, курочка. Пожалуй, надо будет заказать еще одну порцию!» Алексей, дав себе твердое обещание, что больше ни взгляда не кинет в ту сторону, принялся сосредоточенно рассматривать куриный рулет – розоватое мясо, внутри оранжевые полоски моркови и белые – чеснока.
– А ты мне ничего не заказал?
Она отодвинула соседний стул, уселась рядом, локоть к локтю.
«Явилась», – чуть не сорвалось с языка.
– Я откуда знал, что ты придешь, – ответил он не глядя и отхлебнул остатки пива из кружки.
– Я же тебе сказала, что приду.
– Мало ли что ты сказала.
– Сказала приду, значит, приду, – ответила она спокойно, равнодушно, как показалось ему, в своей привычной манере. Затушила принесенную с собой сигарету в пепельнице, нырнула пальцами в тарелку с рулетом, подцепила один кусок.
– Вилкой вообще-то едят, – буркнул он, уже не понимая, на кого злится больше – на нее или на самого себя за эту неутихающую, а главное, не желающую скрываться злость.
Но она его злости, кажется, совсем не замечала, жевала курицу с аппетитом, и он уже начинал злиться на этот ее аппетит. Равнодушно пожала плечами в ответ на его замечание, что едят вилкой:
– У нас же одна вилка. Ей ешь ты.
– О Господи, – вздохнул он, – ну так подожди, пока принесут вторую.
Подозвав официантку, он снова попросил меню.
