коридора донесся сдавленный крик.
Этот крик, наверное, и спас его от умопомрачения, которое было так близко. Он обернулся на крик и увидел Яну, застывшую в проеме двери в ванную комнату. Ее силуэт, четко обозначенный в узкой полоске желтого света, льющегося из ванной в темноту прихожей и оставляющего на стенах медовый отблеск.
Машинально он двинулся по коридору в сторону света и звука. Спасаясь от пугающей реальности гостиной комнаты, в глубине души уже чувствовал, что там, впереди, его ждет новая западня, новый кошмар, по сравнению с которым слабое движение мертвых коричневых пальцев может показаться невинной детской страшилкой, только и всего.
Услышав его шаги, она обернулась и снова испуганно вжалась в стену.
Она снова боялась его – это было очевидно. Сейчас Янка боялась его ничуть не меньше, чем несколько секунд назад он боялся ожившего в гостиной мертвеца… Нет, этот страх, который все отчетливее проступал в ее глазах, в неестественно застывшей позе – был сильнее, гораздо сильнее того, что довелось испытать ему.
Черт, да что же это?! Что такое с ними происходит?
Подойдя, он дернул за ручку и распахнул дверь в ванную во всю ширь, ожидая увидеть там все, что угодно. Еще один труп Слизня, плавающий в его собственной ванной в ароматной розовой пене. Еще два, пусть даже три трупа, ровно по одному на каждый предмет мебели. Убийцу, притаившегося в углу за стиральной машиной, с нацеленным прямо ему в висок пистолетом двадцать пятого калибра. Кровавую надпись на стене, взятую из романов Стивена Кинга.
Он ожидал увидеть все, что угодно, и был готов ко всему. Ко всему – но только не к этому.
Не было никаких трупов в ванной. И никаких кровавых надписей на стенах тоже не было.
А был всего лишь спортивный костюм.
Его собственный, домашний спортивный костюм – штаны с широкими лампасами и «олимпийка» на замке. Теплый спортивный костюм из мягкого флиса, который Янка подарила ему в прошлом году на день рождения. Тот самый спортивный костюм, который он снял, уходя из дома полчаса назад, и повесил в спальне на спинку стула.
Сейчас он лежал, небрежно брошенный на стиральной машине. Светло-голубой костюм с белыми лампасами на брюках, белыми вставками на груди и маленькой надписью «Nike», гордо вытесненной каким-то добросовестным турком на местной турецкой фабрике по производству самой фирменной одежды на свете.
И маленькая надпись «Nike», и белая вставка на груди, и светло-голубые рукава – все было в темно-бурых пятнах. Пятна были разного размера, по большей части – совсем крошечные, как брызги гранатового сока.
«Как брызги гранатового сока». Он ухватился за эту нелепую мысль, как утопающий за соломинку, и даже попытался припомнить, не пришлось ли ему перед уходом из дома разламывать пополам гранатовый плод. Но память не откликалась, а во рту вместо кило-сладкого привкуса граната становилось все солонее, и от этой соли его снова, в который раз уже, затошнило.
