вылизываться. – Но я ее спрятал. От тебя, кстати, ужасно воняет псиной. Переоденься лучше.
– Ты спрятал картину? – воскликнула Кейт. – Где?
Кот примолк.
– Перестань задавать мне вопросы. Каждый раз, когда ты перебиваешь, приходится начинать вылизываться сначала.
– Да ничего подобного, глупость какая.
Кот с жалостью посмотрел на нее.
– Таковы правила вылизывания! – он показал Кейт язык и снова принялся мыть лапу.
– Так где картина?
Раздраженный кот встал и побежал наверх.
– Ладно, ладно, покажу. А потом сяду вот на это кресло у батареи и вылижусь с лап до головы.
Кот довел ее до кровати и залез под одеяло.
Кейт ждала.
И ждала.
Наконец она ткнула бугорок в форме кота на одеяле.
– Ай, – отозвался тот. – Что такое?
– Картина где?
– Ой, – спохватился кот. – Извини. Совсем забыл про нее. Я тут немного вздремнул. Здесь так тепло и темно. Я сижу на твоей картине.
Размышляя о том, как отлично бы этот кот спелся с ее мамой, Кейт стащила одеяло. Кот свернулся калачиком на картине и кольце. Кейт взяла их.
– Ну что ж. Пора спасать мир.
И убежала.
– Подумаешь, – сказал кот. Он смотрел ей вслед, пока его веки не потяжелели и он не уснул опять.
В кафе было пусто. Чему тут удивляться, мальчишки никогда не слушают девочек и не могут долго усидеть на месте. Кейт этого не понимала. Супа ведь осталось еще много. Он, конечно, был овощной, но все же. С негодованием Кейт поняла, что мальчишки даже не вымыли миски. Спрятав картину и кольцо под стол, она помыла посуду и отправилась в путь.
Холодало все больше. Пока Кейт шла по пустым улицам, снег пошел сильнее, застилая все вокруг. Каждая машина, каждый дом оказались под сугробами. Единственным цветным пятном были ее красные варежки. Все остальное кругом сливалось в сплошной белый ковер – все, кроме темного пятна, которое растекалось по горизонту и подбиралось все ближе по скрипучим горам замерзшего моря.
В животе у Кейт что-то задрожало. Она поняла, что ей страшно.
И именно в этот миг услышала телефонный звонок.
Трель отдавалась эхом по улице, ведя Кейт все ближе и ближе к небольшому зданию в гавани. Она остановилась у двери и протерла рукавом медную табличку, счищая снег: «Музей Уотчкомба». Кейт вошла, и топот ее шагов по доскам после снежной тишины казался оглушительно громким.
Сделав три шага, Кейт ахнула. Музей выглядел так, будто кто-то засунул книжный магазин в лавку старьевщика, а лавку – в лодку, а лодку – в церковь. Медные музыкальные инструменты висели на стропилах, примотанные рыболовными сетями. Витрины простирались до самых дальних уголков зала, полные всевозможных книг и карт. Это было впечатляюще.
Но замереть на месте Кейт заставило не это, а мокрые следы ботинок на полу. Они пересекали фойе, тянулись мимо большой восковой фигуры королевы Виктории и вели в комнату, набитую чучелами медведей и часами из золоченой бронзы.
Кейт
