никому ничего не сказал. Просто в лаборатории появился ещё один обитатель. Персонал лаборатории, ухаживавший за объектами, не вникал в подробности шепота и вскрикиваний, исходящие от одушевленной зелени. Персонал давал подписку о неразглашении и меньше всего хотел забивать себе голову всякой научной чушью, а потом покорно пил психотропные и не задавал лишних вопросов.
А тем временем проект с созданием пустых тел хотя и развивался, но не так быстро, как хотелось этого Голубеву. Ира, по-прежнему жившая с ним и Ольгой Васильевной, как ни ограждали её от пчел, опять ждала «детей». Впрочем, на этот раз столь масштабного пополнения не ожидалось. А первая поросль уже вовсю зеленела. Ещё немного и малышня станет совсем взрослой – так и до первых шмелей рукой подать.
Следующие два года для Голубева прошли в командировках и напряженной работе. Исследования в этой области тайно велись по всему миру. Якобы скончавшиеся сильные мира сего продолжали жить в первых экспериментальных, несовершенных телах. Но всё же это была жизнь, причем с надеждой на пересадку. От оккультной части процедуры избавиться так и не удалось, и очередной виток интереса к разного рода мистике во всем мире отчасти был отголоском этих экспериментов. Шила в мешке, конечно, не утаишь, зато всегда можно вытеснить неудобную утечку информации на страницы желтой прессы и в среду шизоидных маргиналов.
У Голубева не было времени вслушиваться в окружающий его мир. Он жил мыслями о том, что Иру – хотя бы одну! – и кого-то из её деток вот-вот удастся перенести в человеческое обличие. Иного смысла в жизни ученого не осталось, ведь время летело очень и очень быстро…
В тот день Александр Голубев, изо дня в день возвращавшийся домой на машине, решил избавить себя от стояния в многочасовой пробке. Остановка автобуса была довольно далеко, от неё к дому пришлось идти мимо пустыря, где пышное разнотравье поглощало остовы каких-то обезличенных механизмов, стрекотали кузнечики и вообще жизнь била ключом. Среди прочей растительности вовсю рос и цвел тысячелистник…
Голубев остановился и машинально стал вслушиваться. Сначала до него долетел робкий, очень знакомый шепот. Голубев приблизился к зарослям. В сознании всплыли «Иры», живущие в разных комнатах лаборатории. Может, обознался? Шепот сначала перерос в говор, а потом – в крик. Голубев почему-то подумал, что жена, наверное, сейчас опять наглоталась транквилизаторов и читает сказки «внучкам». А может, как уже случалось пару раз, сидит на кухне и разговаривает с геранью и кактусом. Голоса становились всё громче – голосов были десятки… Нет, сотни.
И тут Голубев взвыл. А в его голове вопило пыльное море тысячелистника.
Дорога на восток
Герман вздрогнул и попробовал встать, но тут же упал. Сердце его бешено колотилось, мысли не сходились в одну точку. Всё, что происходило, не укладывалось в общую логику последних событий.
Боль,
