в последние месяцы царствования покойной императрицы распространилась повсеместная, хотя и тайная, молва, что государыней оставлена духовная, по которой наследником своим она назначает своего внука Александра Павловича, минуя сына. Духовная доставлена была в сенат, для вручения после ее смерти великому князю Александру Павловичу, и действительно была вручена ему.
– Что же он? – спросил заинтересованный Виктор Павлович.
– Он поступил, как достойный внук Екатерины и предпочел долг сыновний своей собственной выгоде и завещанию своей августейшей бабки. Он пошел прямо к своему отцу и упал перед ним на колени, держа в руках запечатанный пакет с этим завещанием, при чем сказал великие слова: «Се жертва сына и долг к отцу! Делайте с ним и со мною что вам угодно».[1] Этот благородный поступок так тронул государя, что он со слезами на глазах обнял своего сына и спросил его, что он желает, чтобы он для него сделал. Великий князь пожелал только быть начальником над одним из гвардейских полков и пользоваться отеческою любовью государя. Вот как поступил цесаревич, – закончил рассказчик.
– Едва ли это правда, – заметил Дмитревский. – Хотя, действительно, после того, как цесаревич назначен был полковником в семеновский полк и первый присягнул своему отцу, а за ним вся гвардия, на него посыпались милости государя и он поручил ему важнейшие должности в государстве.
– Он их и достоин; несмотря на свою молодость, он одарен великими качествами ума и сердца; даже, если то, что я рассказал, и не было на самом деле, а только слух, который, однако, упорно держится повсеместно в народе, – заметил Беклешов. – Люди лгут и я тоже.
– Но как же народ относится к этому поступку цесаревича? – спросил Оленин.
– Он благословляет его, так как всякий благомыслящий сын отечества легко мог предусмотреть, государь мой, что такой случай мог бы произвести бесчисленные бедствия и подвергнуть всю Россию неисчислимым несчастиям, – отвечал князь Друцкой.
– За это, говорят, и Самойлов пожалован орденом и четырьмя тысячами душ крестьян; уверяют, что государь этой милостью исполнил лишь волю своей покойной матери, – заметил Беклешов.
– Самойлов… Он был генерал-прокурором? – спросил Дмитревский.
– Да. И он-то, как говорят, и внес завещание государыни в сенат, а затем вручил его цесаревичу.
– Сенат знал о содержании этого завещания?
– Нет, оно было внесено в запечатанном конверте.
– Я утверждаю, что это пустая молва. Просто анекдот, – заметил Иван Сергеевич.
– Если и анекдот, то он указывает на мнение народа о цесаревиче, как о человеке, способном на высокодоблестный поступок.
– Это несомненно, народ не обманывается, – кивнул головою Дмитревский.
Беседа продолжалась еще несколько времени, а затем гости простились и ушли.
– Я сейчас поеду, дядя!.. – дрогнувшим голосом сказал Виктор Павлович, взглянув на часы.
Был шестой час вечера.
– Поезжай, но помни,
А. Т. Болотов. «Памятник протекших времен».
