опускают на снег, как толпятся вокруг них дружинники, как расступаются, чтобы показать ей открытую теперь голову.
Она поняла раньше, чем узнала эти рыжие волосы, это особенно рябое теперь, когда смертно побелело, лицо. Он, Рябень. Мертвей мертвого, даже не будь видно страшной колотой раны на шее.
Худо, ох как худо!
– Так кто ж будет убийца? – спросила Лыбедь. – Не ты ли, Вавила?
– Нет. – Изверг мотнул головой. Странная звериная досада исказила его лицо.
И тут вперед выступила вдруг старая Вета.
– Я, – молвила она спокойно и страшно.
Дулеб сыскал княжну отчего-то в трапезной. Свечей в такое время тут не жгли, только шипела лучина, роняя в корытце угольки. Не будь так светлы косы Лыбеди – не враз бы ее углядеть в темном углу, усевшуюся на пол.
– Вот ты где… – Дулеб, ступая мягко, как всякий хороший охотник, подошел.
– Здесь. – Голос княжны был пустым, безразличным. – А зачем искал меня?
– Знаешь зачем. – Дулеб присел за стол, на самый край скамьи. – Мудра ты не по годам, княжна, а все ж мала. Худо уклоняться от советов старших друзей. Откройся мне, потолкуем! Твои братья мне верили.
– Я не хочу карать за негодяя.
– Так я и думал! – Дулеб усмехнулся в усы. – Да, Рябень был человек негодный, негодяй.
– А ты понимаешь, – теперь голос Лыбеди зазвенел, – ты понимаешь, что он нарочно пошел на заимку старой вдовы? Его предупредили, что убить обязался всяк, к кому он сунется. Вот он и решил: старуха не сладит. Ты понимаешь это, Дулеб?
– Не первый год живу на свете. Уж коли тебе, стригунье, ясно, чего уж обо мне говорить? – Дулеб вздохнул. – Да, таковы были его черные помыслы. Сомнений нету. Не только алчен был, но и подл.
– Зачем они выдали старуху, трусливые изверги?! – Лыбедь стиснула маленькие кулаки. – Она поступила по совести!
– А что ж им было – всем полечь ради старой? – рассудительно ответил Дулеб. – Она, неведомо, проживет ли еще год? Не расчет. Да и вообще – уговор дороже куны[15].
– Зачем надобен такой суд?
– Эх, княжна… – Лица Дулеба, сидевшего спиной к лучине, было не разглядеть, но по голосу девочка поняла, что он усмехается. – Легко было б судить, когда б сомнений не знать. Не всегда виновен тот, кто виновен. Но сердце человеческое обманывается часто. Не по сердцу суд вершится – по Правде. А Правда гласит: за убийство княжьего человека – смерть.
– Мочи нет, против я! Не по справедливости получается!
– Смирись. – Дулеб поднялся. – Хорошо, как Правда со справедливостью совпадают, но не всегда так выходит. Справедливость – у каждого своя, Правда – одна на всех. От пристрастия она не зависит. У людей перекати-поле, у проклятых степняков, царьки их вершат судьбы людей по своей прихоти. Кто не люб – казнят, кто люб – милуют. А у нас, людей возделанной земли, выше князей Правда.
Лыбедь
Ку́на – шкурка куницы. В Древней Руси использовалась как денежная единица.
