и теперь в салоне и на империале можно было увидеть весьма разношерстную публику.
Впрочем, люди меня мало интересовали. А вот города… Наверное, это что-то наследственное. Леди Милдред могла часами говорить о городах, в которых побывала, о чужих землях…
Я же в свои неполных двадцать лет видела только Бромли и ближайшие его окрестности. И именно столице доставалось все мое восхищение. Сердце было покорено ею – раз и навсегда.
Думаю, с высоты Бромли напоминал миску с загнутыми краями. Восточные и западные холмы смыкались вокруг города кольцом. Здесь, на возвышенности, располагались респектабельные кварталы. В Ист-хилл была сконцентрирована духовная жизнь: театры и музеи, галереи и библиотеки, магазины, салоны, а самое главное – храм Святого Игнатия, покровителя города. Ближе к окраинам, близ Дэйзи-Раунд, умостился на пустыре ипподром.
Дома зажиточных бромлинцев рассыпались по Вест-хилл. Также здесь располагались лучшие кафе и кондитерские в столице. Цены за деликатесные сладости ломили немереные, но, как правило, это того стоило. За витринами из цветного стекла можно было найти все что угодно – от тягучих медовых конфет с Востока до воздушных пирожных, приготовленных руками поваров, выписанных с самого материка. Конкуренция, что и говорить, кипела нешуточная, но, слава святой Роберте и моей бабушке, «Старое гнездо» всегда оставалось на ступень выше.
Еще бы – ведь только к нам заглядывали порой на чашечку кофе, сваренного по какому-нибудь хитрому рецепту, аристократы, члены парламента, а порою – уже четырежды за всю историю кофейни – даже Его Величество. По моему мнению, сомнительная привилегия, ведь хлопот каждый раз от подготовки к «королевским» вечерам – да помилуют небеса!.. Но в глазах общества визиты венценосной особы поднимали престиж заведения на недосягаемую высоту.
Ист-хилл и Вест-хилл были как золотые края по каемке бромлинского «блюдца»… Но само его содержимое оставляло желать лучшего.
В низине в центре города скопились бедные кварталы – неряшливые жилые дома с закопченными стенами, заводы и фабрики, грошовые кабаки и самые отвратительные притоны… Но о последних леди вроде меня, разумеется, знать было не положено. Единственное, что, на мой взгляд, оправдывало существование Смоки Халлоу – это мост через Эйвон.
Именно через него мы сейчас и переправлялись.
Солнце уже угнездилось высоко в небе – бледно-желтый сияющий шар. Над городом начала вновь скапливаться серая дымка, из-за которой Бромли называли иногда «Большой коптильней». Мусора и пятен горючего с высоты, в сиянии отраженных солнечных лучей, видно не было, и поэтому речная гладь казалась выплавленной из блестящей голубоватой стали. Справа, за едва оперившимися зеленой листвой деревьями, чернели высокие фабричные трубы. Слева, на оставшемся далеко позади берегу сгрудились бедняцкие домишки с развешанным на крышах цветастым бельем и убогими чахлыми геранями на окнах. Мост взмывал на мощных опорах
