сейчас он испытывал жгучую боль, его лицо хранило печать спокойствия и сдержанного достоинства: похоже, и у него в голове созрело какое-то невероятное решение.
– Что вам от меня надо? – спросил он у графа.
– Только одно: сказать, что мы расстаемся навсегда.
– Стало быть, меня ожидает смерть? – равнодушно продолжал принц.
– Нет, ведь я же обещал больше не покушаться на вашу жизнь. Я намерен сделать кое-что получше.
– Вы знаете толк в пытках.
– Вы полагаете? Взгляните-ка лучше вон туда – видите шлюпку?
– Вижу, и что дальше?
– Человек, который ею командует, берберский корсар, и я вас продал ему.
– И вы меня отдадите ему?
– Вот именно.
– Господин граф, – холодно заметил принц, глядя в лицо своему врагу, – вы совершили ошибку, когда не убили меня.
– Неужели? Почему же, дорогой господин де Монлор?
– Потому что ваш удар пришелся мимо цели. Вы заклеймили меня, и это ужасно; вы продаете меня, и в этом ваш промах. Только из могилы нет выхода. Когда-нибудь, может, нескоро, я убегу и мы снова встретимся лицом к лицу. И уж тогда-то!..
– Что тогда?
– Придет мой черед. Не вы ли сами говорили – месть принято есть холодной. Вот это я вам и припомню.
Граф нахмурился и, сделав два-три шага по палубе, обратился к пленнику, стоявшему с прежним невозмутимым спокойствием на том же месте, где стоял:
– Отлично! Пусть! Мстите, если угодно, – глухо проговорил он. – Только берегитесь, меня не так-то просто взять врасплох!
– Засыпает даже самый бдительный, – холодно отвечал принц.
– А вот и шлюпка подоспела, сударь, – с усмешкой продолжал граф, – так что, к моему сожалению, вынужден прервать нашу беседу.
– Ваша правда, сударь, – тем же тоном отвечал молодой принц. – Мой новый хозяин уже поднимается на палубу. Однако не сомневайтесь, мы еще продолжим нашу беседу, и, может, даже раньше, чем вы думаете.
– Из Африки, попав в рабство, не убежишь: тут лишь одно избавление – смерть. Так что возжелайте ее, сударь, – горько ухмыльнувшись, прибавил граф. И, пожав плечами, повернулся к пленнику спиной.
«Неужели я не раскусил натуру этого человека? Неужто его и впрямь стоит поостеречься? – молвил про себя капитан люгера, направляясь навстречу берберскому капитану. – Что за вздор! Я сошел с ума! Черт возьми, а ведь он почти напугал меня своим растреклятым хладнокровием!»
Капитан-мусульманин был вероотступником-кандийцем[12], с лицом сморщенным, как лисья мордочка, и маленькими серыми глазками, сверкавшими, точно карбункулы.
Сделку с ним граф заключил заблаговременно – сделку престранную, поскольку в данном случае продавец выплачивал деньги покупщику, а не наоборот. Так что между обеими сторонами не возникло никаких
Кандиец – житель Кандии, как итальянцы называли остров Крит.
