не увидела монахиня, присутствовавшая на игровой площадке. Я, вечный аутсайдер, не знала, что такое тетрадь отзывов, но подозревала, что это как-то связано с сексом или популярностью.
– Долорес, окажешь мне гигантскую услугу? – умоляла Кэти Махони сразу после уроков в пятницу. Ее щеки горели, и она впервые за год произнесла мое имя. По коридору к нам шла сестра Маргарет. – Пожалуйста! Как подруга!
Всю неделю я листала тетрадь отзывов, которую Кэти сунула мне в портфель. Наверху каждой страницы маркерами были крупно выписаны имена одноклассниц, а ниже шли анонимные отзывы. Страница Кэти, первая в тетради, пестрела хвалебными строками: «Слишком хороша, такую не забудешь», «Люби меня, как я тебя!», «Подруги навсегда!», «Вот бы у меня были качели на заднем дворе!» Страница Долорес Прайс создавалась, видимо, задним числом: мое имя простыми чернилами приписали на задней обложке с внутренней стороны. «Я ее не знаю», – стояло в качестве первого отзыва, затем шел целый столбик таких же фраз, а внизу почерком Розалии Писек было выведено: «Уродина, так это не то слово».
Шариковая ручка в левой руке ощущалась странно. Почерк вышел достаточно неуверенным и неузнаваемым. «Тихая, но красивая, – приписала я к комментариям. – С ней стоит познакомиться».
В марте мать пригласили на собеседование на должность секретаря в фирму по борьбе с грызунами. Я сидела на кровати и смотрела, как она, хмурясь, собирается перед зеркалом.
– Ну, сюда-то примут, – сказала она. – Терпеть не могу говорить по телефону, со старших классов ненавижу печатать, до смерти боюсь насекомых и выгляжу как мышь.
– Тебе с отросшими волосами лучше, – заметила я. – Должность у тебя в кармане.
К ужину мать не вернулась.
Сбежала, подумала я. Бросила меня в доме репрессий.
Ели мы с бабушкой в молчании.
– Может, она получила работу и сразу же приступила, – предположила я.
Боже сохрани, ужаснулась бабушка. Нечего и говорить, чтоˊ она может принести домой с такой работы.
Когда я домыла посуду, мне вдруг пришло в голову, что мать покончила с собой. Я представила ее в холодном ночном небе, в припадке безумия выскочившую на крыло аэроплана, смеясь над риском. И увидела, как она прыгает…
Я повернулась к бабке, которая пеленала пленкой ужин матери. Я этого не планировала, но неожиданно швырнула стеклянную крышку от кастрюли о стол, разбив ее напополам.
– Нечего было доставать ее сплошь и рядом! – заорала я. – Если она снова чокнулась, то по твоей милости!
Бабушка отпрянула.
– Придержи язык, Долорес Элизабет! – прикрикнула она. – И ты мне тут вздор не городи!
Ее дрожащий голос подтвердил, что она тоже боится.
Но в четверть девятого на подъездную дорожку, дребезжа, въехал «Кадиллак», и мама ворвалась через заднюю дверь.
– Простите, я опоздала! – заявила она. – Знаете что? Я купила машину! – Она была в новеньком оранжевом пальто и
