слабо. Я готова». – «Если ты такая трезвая и уверенная, садись». И что вы думаете? Я сажусь за руль и начинаю тихо ехать. Причем, поймите, это правительственная трасса. Николина Гора. Милиционер через каждые сто метров. У меня нет ни прав, ни документов, сзади сидит веселый хозяин машины, рядом – подвыпивший оператор, и я, вцепившись в руль, очень медленно и очень аккуратно веду машину. Проезжаю вправо. Андрей говорит: «Дача Буденного. Ну-ка, давай подгазуй немного, сейчас вверх в гору, иначе заглохнешь. Гошь, поддай немного газу». Тут Гоша со всего маху мне на ногу, которая на педали газа, надавливает, и машина рвется вперед. Я, естественно, охаю и думаю, Господи, только бы не разбиться! Говорю: «Прекратите! Я сама! Я сама!» Он ногой давит. Я, значит, с размаху локтем ему по колену. Это великому оператору, которого уже нет ныне в живых. «Прекратите!» И тихо еду.
Что вы думаете, я так доехала до Москвы. Почти что до «Мосфильма», припарковала машину, это у меня было первое боевое крещение. Потом Кончаловский вышел и сказал: «Ну, ты молодец», а Рерберг: «А мне было хорошо, спокойно так. Только очень медленно. Я так не привык». Я вышла из машины, думаю: «Так, дальше беру такси». И вдруг почувствовала, что у меня обмякли руки, я куда-то провалилась от усталости и от ужаса, от того страха, который вдруг на меня нахлынул, – а если б мы разбились, если б я разбила машину чужую, оператора, самого Андрея Кончаловского, сзади сидела Иришка Купченко, кто-то еще, кажется, Мила Кусакова, художница… Господи, что это со мной было? Короче, старт был невероятный, но вот, наверное, мужество автомобилиста и мужская часть характера тогда каким-то образом у меня проявились.
Поразительно, но почти такая же история произошла через много-много лет. Когда уже с фильмом «Дядя Ваня», как писала «Ла набет филма», «…звезда советского кинематографа Ирина Мирошниченко» приехала в Норвегию. Причем летела я туда одна. Это первый раз, когда я прилетела на несколько дней на премьеру фильма одна! Премьера в Осло и в каком-то еще городе, кажется, в Тронхейме, это где-то на севере, наверху. Зима несусветная. Я еду в аэропорт Шереметьево. Заказала такси. Конечно, опоздала. Всю ночь «складывалась». Накануне у меня был спектакль. И надо сказать, что вообще у меня жизнь летит, как шальная. Я все время работала без остановки. Нахватывала работы очень много. И, пожалуй, за одну жизнь, если вот так посчитать, я прожила три, потому что было ну просто очень много всего. Особенно в те годы было насыщенно – в 70–80-е. У меня было 11 наименований в афише Московского Художественного театра, и все это главные роли. И практически я была одна, без дублерш, и поэтому должна была ловить какие-то крошечные перерывы, вырываться или на киносъемку, или на несколько дней на премьеры в Европу. Так вот, Осло. Я опаздываю. Подъезжаю к Шереметьеву. Регистрация закончилась. Но я уж так всегда себя ощущала, что меня все знают, все симпатизируют. Но попалась противная тетка. Вот уперлась рогом, и все. Опоздали – и все.
И я разозлилась. Нет чтобы мне ее упросить. Но у меня было плохое настроение, ранее
