И ни разу не стрельнуть? Это скучно! Надо, чтобы рвалось всё! Чтобы тысячи раз умереть можно! Чтобы немцев и танков много!
– В одиночку штурмовать танковый батальон или зачищать три этажа школы?
– Ну, вот, вы понимаете! Я тогда только один этаж очистил. Лестницу наверх ученическими партами завалил и поджёг всё. Они со второго этажа прыгали, а мы их штыками и прикладами! Не смогу я вашу работу делать. Запорю всё!
– Но у тебя получалось! – это голос Парфирыча. Переживает старик.
– С перепугу человек может паровоз обогнать. Не факт, что на олимпийских играх он повторит это. Экспромт и профессионализм несовместимы.
– Что же, насильно мил не будешь. Жаль. Мы предложили помощь. Без нашего крылышка тебя ждёт военная прокуратура. Они нам уже все телефоны оборвали. И как ты умудрился столько напортачить? Да, экспромт. Что ему там они впаять хотят?
– Расстрел.
– Это уж чересчур. Воевать некому. Пусть заменят на штрафную роту, как поправится. Верховный как раз издал приказ «Ни шагу назад!». Там и немцев много, и тысячи раз умереть можно, как он и хотел. Прощай, старшина Кузьмин. Да, спасибо тебе от меня лично.
– До свидания, Лаврентий Павлович. И не за что. Не ради вас старался, а за народ свой.
– Дурак? Может, его и в самом деле медикам показать? Он ведь и правда не от мира сего.
– Штрафная рота покажет.
Вот так решилась моя судьба. И в штрафниках можно воевать.
В гостях у «шурочки» (1942 г.) Маршевая рота
Март по календарю, а морозы трескучие. Правильно говорят: марток – одевай семь парток. Я одет тепло. Теплое бельё, шерстяная комсоставская гимнастёрка и галифе, валенки, меховые трёхпалые рукавицы, ватная фуфайка и штаны, а сверху ещё и полушубок овчинный. Это меня так друзья в штрафники собирали. Сидор за плечами полон сала. В кармане штанов – трофейный «Вальтер», хоть и не положено. А в валенке – штык-нож, пришит ножнами к штанине.
Я иду в строю сотни штрафников. Мы маршевая рота. Идем весь день навстречу зареву и грохоту войны. Это горит столица моей Родины. Там мы пополним штрафную роту 237-й стрелковой дивизии.
Большая часть штрафников – зеки. Зачем они на фронт идут, непонятно. Но меж ними и проштрафившимися фронтовиками уже было несколько стычек. Даже я поучаствовал. Подвалил ко мне один такой хмырь, явная «шестёрка», прощупать меня решили, значит. Схватил меня пальцами за воротник, сиплым голосом прохрипел:
– Ничё так шкурка. А народ мерзнет. Может, поделишься, краснопёрый?
Блин, меня даже не разозлило. Отпор в таких случаях надо давать очень жёстко, чтобы не повадно было. Одним резким движением рук стряхнул рукавицы – они упали к ногам. Я схватил его за пальцы, резко, аж захрустело, вывернул вверх, зек, соответственно, с воем – вниз, упал на колени. Я сбил с него левой рукой шапку, схватил за ухо, крутанул. Зек, вопя, как сирена воздушного предупреждения, развернулся на коленях на сто восемьдесят
