Иисуса Христа. Правда, ессеи так считали только те, которые входили в общину назореев, а другие не считали Иисуса Мессией. Но всего этого не знали толпы на утренних улицах. Учеников Иисуса была малая горстка в этом море людей, и врядли хотя бы каждый десятый что-нибудь слышал о Новом Завете, хотя об Иисусе знали многие, не только в Иерусалиме, но и по всей Иудее, Самарии и Галилее. Знали и забыли – за семь недель. По дороге я посчитал, что ровно семь недель прошло от Его воскресения из мертвых. Семью-семь, сорок девять дней. И сегодня был ещё седьмой лунный и седьмой солнечный дни по календарю отца и Бахрама, по календарю Авесты. Где три семерки, там жди чудес, – эту поговорку я запомнил ещё в Галлии. Сегодня сходились девять семерок!
День начинался ясный, на небе ни облачка, и высоко над домами кружил сокол, священный тотэм седьмого дня. Сердце забилось и, как десять дней назад, предчувствие чуда охватило меня. Был первый час после восхода, когда по дороге, называемой Овечьей тропой я выщел к мраморной стене знакомого дома. Здесь, на площади среди домов зажиточных иудеев также было довольно много людей. По утренней прохладе кто-то шёл на базары, закупать праздничные угощения и вино, кто-то шёл к Храму, чтобы заранее занять места в его языческом и женском дворах на утренней молитве, кто-то просто ходил по городу, поддерживая и впитывая сегодняшнее радостное возбуждение утреннего Иерусалима. Николай Антиохиец и Бахрам встретили меня у ворот и мы быстро прошли в тот же большой зал, где два дня назад было собрание, – и теперь оно уже начиналось.
Все были в сборе, и последними из внутреннего двора вошли Иоанн с матерью Иисуса и женщинами. Но теперь за центральным столом сидели только двенадцать Апостолов, причем Иоанн, что-то сказав Петру, рассадил их так, что слева от него сел недавно избранный Матфий, дальше Фома-Близнец, потом Андрей, за ним по кругу незнакомый мне Апостол, которого называли Фаддеем Алфеевым, потом Филипп, которого я тоже почти не знал. Напротив Петра Иоанн посадил другого Алфеева, по имени Иаков. Рядом с ним сел сам Иоанн и рядом с ним слева его брат Иаков, потом Симон Зилот, потом Левий Матфей, а по правую руку от Петра посажен был Нафанаил, сын Толмая, которого немного знал мой отец и называл Птолемеем. Бахрам и я сидели в том же углу зала, что и прошлый раз.
Тут началась совместная молитва, в которой на этот раз тихонько, иногда ошибаясь в словах, но приняли участие и Бахрам, и я, и Мосох, который также сидел с нами. Была середина второго часа утра и молитва ещё продолжалась, когда сверху раздался какой-то гул, как от сильного ветра, – но за окнами было безветрие, и видны были деревья во внутреннем дворе, и листва их едва шевелилась. Но из этих окон и из дверей, и с потолка, отовсюду шёл гул, который все усиливался и нарастал, а воздух в зале сначала стал удивительно свеж, как перед грозой, а затем начал светиться неярким серебристым светом. Мы сидели рядом с окном во внутренний двор, и видели между тем по-прежнему ясное и безоблачное небо! С площади перед домом начал доноситься шум толпы, – они, видимо, тоже слышали гул и видели свечение
