приветствовалось, хотя и не ставилось другим в пример. Радовались только за тех, кто без всяких видимых усилий оставлял плотские радости и всего себя посвящал общине.
Среди Двенадцати только Иоанн и Андрей вообще не пили вина и не имели своих жен-сестер, они вообще были девственниками, и незаметно было, чтобы это как-то волновало их самих или кого-либо другого. После того, как покойный Иуда оставил всю казну в доме Каиафы, община долго не имела никаких денег и жила лишь на милость Иосифа Арифамейского, но после недавней Пятидесятницы, когда тысячи людей крестились в Новый Завет, пошли и пожертвования, и помощь Иосифа в деньгах уже не требовалась. Казной заведовал теперь Матфий, а также один из сводных братьев Иисуса и Марфа, сестра воскрешенного Иисусом Лазаря.
Это были золотые дни общины. Во всем царили радость и согласие, все удавалось легко и свободно.
Все это происходило в городе открыто, на глазах Синедриона и всей иудейской верхушки, но они пока ничего не предпринимали. Слишком много свидетелей чуда Пятидесятницы было в Иерусалиме, и чудеса продолжались, и не к чему было придраться. В Иудее, как и у всех народов, всегда ценили чудеса исцеления, тем более что именно в Иудее уже давно слишком много было калек от рождения, и больных, и бесноватых, и прокаженных, и число их с каждым годом как будто возрастало. Ессеи, известные всем врачи и целители, не принимали в свою замкнутую общину страдающих хоть каким-либо физическим недостатком. Назореи же не только быстро приобрели славу хороших лекарей, но и принимали убогих в свои ряды, если видели искреннюю веру в Христа-Спасителя и Сына Божиего.
Как раньше Иисус прославился своми чудесами целительства, так теперь Его ученики с каждым днем приобретали славу хороших лекарей-целителей, едва ли не чудодеев, – только чудесных исцелений, исцелений калек от рождения, что бывало творил Иисус, не было. Но они врачевали таких, от которых отказывались известные лекари, даже из ессеев. Вообще этих простых рыбаков из Галилеи, растерявшихся после распятия Учителя и скрывавшихся затем долгое время, теперь было не узнать. Сила, уверенность и какой-то свет исходили от них, и люди это чувствовали.
Так продолжалось около месяца. Однако уже с середины июня Никодим и ещё несколько высокопоставленных в иудейской верхушке новообращенных предупреждали Апостолов, что первосвященник Каиафа и тесть его Аннан, бывший прежде него первым, и саддукейская аристократия Синедриона более не намерены терпеть рост и популярность новой секты. В те же дни и сотник Лонгин сообщил нам о совещании у Понтия Пилата, которое было созвано по письму из Синедриона, и что главному помошнику прокуратора Афранию удалось настоять на невмешательстве Кесарии в эти иудейские дела: получалось, что Пилат опять готов умыть руки, если Синедрион начнет теперь расправу с учениками Иисуса. Тогда же отец сообщил мне, что у него был на днях разговор с одним священником из саддукеев по просьбе иудея, и что тот просил
