Вот ни трошечки.
Опухший шагнул к нему.
– Работа прекращена в полдень. Смена не выйдет. Собирайте ваших.
– Да? – Удрученно сказал Энки.
– Профсоюзный лидер – два. И вызовите с Родины… чтоб нибириец. Ваших чокнутых аннунаков не треба. С ними и языком не двинем.
– —У вас, как я понял, какие-то нехорошие враждебные намерения?
Сзади подошёл десятник, каменными глазами оглядел собрание – двигались белые как яйца глазные яблоки с малыми выцветшими радужками. Он, а за ним мятежники и Энки, оглянулись на знакомый звук.
Дорожки зашевелились, пошли пассажирские буйки.
Над головами пролетел и усилился ропот.
– В товарняке тоже бунтуют.
– Но не все. Буйки вон, один, третий. Даже один грузовой.
– Это у кого дома семья осталась. Кого можно за горло взять. – Вдруг сказал непохожий на прочие голос.
Нарочито хамский, но металлически напряжённый. Энки нашёл говорившего. Наконец, президент-курильщик развязал язык.
Десятник хотел высказаться, но оставил свой большой язык лежать неподвижно за зубами.
– Пой ты, хозяин. – Негромко молвил он Энки в ухо. – Я только испорчу.
Энки сказал, ни на кого не глядя:
– Обдумаю я, это самое.
Повернулся к десятнику.
– Силыч.
Отошли под звенящее молчание.
– Ну, ты спел. – Печально заметил Силыч.
Энки отмахнулся.
– Подумать надо, друг.
– Чего тут думать. Пущай пушки господина командора думают. Вона. Взбунтовались по-старинному. По полной. Даже от снегирей представитель. Из клетки послание сунул конвоиру.
– Сколько тебе раз повторять, снегири тоже аннунаки. Только это оступившиеся аннунаки.
Солнце тут врезало Энки, он потёр плечо.
– Горячий поцелуй.
– Чего? Братику изволите свистнуть? Или тово… Звонить деду? – От волнения, охватившего тисками сильную тушу, еле пробормотал десятник.
– Да не. Без нас, я думаю… позвонят и свистнут. Эвон, крутятся тут. Костюмы.
– А тут ещё этот шишмак. – Переживал десятник.
– Ну, их. – Энки подумал вслух. – Сдать бы его Нин, в кокон бы замотала, вылупилось бы чего талантливое.
– Он теперь напишет.
– О, я вас умоляю. Это меня беспокоит меньше всего. Вот этот курильщик – это личность. Вот писатель хороший был бы. Если бы в революцию не подался. Лаконик.
– Он у них неофициальный лидер.
– А есть официальный? – Ужаснулся царский сын. – Ох, ты, чудны дела. Пойду говорить, совру чего. Мороженое куплю, в кино, это, поведу. Есть у нас кино?
– Как не быть.
Заторопились оба. Вернулись, и возвращение противников с полдороги вселило сразу ужас в робкие
