на меня, даже останавливать взгляд на моём, понимаешь, лице – так и скажи. И нечего лицемерить.
Нин помедлила и спокойно сказала:
– Энки, ты, правда, чрезвычайно грязен. Мне, действительно, немного страшно смотреть на тебя, но ещё страшнее представить, что тебя увидит командор. Он, как тебе известно, не терпит малейшей расхлябанности.
Энки сразу утешился и махнул.
– Он меня уже видел и не умер. А что это, зачем это, какая-то дата записана… – Шерудя глупыми пальцами в журнале, молвил он.
– Не пойму… – Нин посмотрела на журнал. – Тебе, мой друг, что за дело? – Мягко добавила она. – Это могут быть мои рабочие записи и… рабочие записи. Положи, пожалуйста, на место.
– Чувствую, – не положив журнал и продолжая бездарно тискать полиграфическое изделие, – что мне тут не рады.
– Энки, у тебя неприятности, что ли? Положи, пожалуйста.
– Чиселки какие-то. Это когда же было? Три года, три года… Какие неприятности? Какие неприятности? Ах, нет. То есть, да. Ну, да. Неприятности. В смысле, Энлиль притащил сюда какого-то начальника.
– Вероятно, это пресса. Положи, пожалуйста. Помню, Энлиль нам с медсёстрами говорил.
– А мне нет. Мне никто ничего не говорит. Мне вот, спасибо, Силыч словечко молвил, он меня не бросит. Более я никому не нужен. Можно, я у тебя умоюсь?
– Нет.
Энки, не веря ушам, переспросил:
– Это почему?
– Если тебе угодны объяснения, изволь – я люблю свой дом и не хочу, чтобы он превращался в руины. Что несомненно произойдёт, если ты заведёшь привычку тут умываться.
Энки был так оскорблён, что в поисках достаточно разящих слов очень долго молчал.
– Так, значит?
– Иди, родной. Иди, сделай, что тебе Силыч сказал.
– Куда положить? – Упавшим голосом спросил он, протягивая Нин свёрнутый наподобие телескопа журнал.
Она мягко забрала и, посмотрев в телескоп, улыбнулась. Энки сразу обрадовался, почуяв, что нравоучения закончились.
– Я бы очень осторожно умылся. Так слегка, обещаю.
Нин посмотрела на то, как Энки символически плюнул себе в кулак и повозил по лицу. Она покачала головой, пытаясь разгладить страницы.
– Тебе дорога эта дата? – Задушевно спросил Энки.
Нин поманила его пальцем, и когда Энки склонился к ней, прошептала:
– Вода. Мыло. Мыло. Ещё мыло. Много мыла. Иди.
Энки посмеиваясь, вышел из собственного дома, где он не нашёл мыла, ступил на первую ступень винтовой лестницы, как снизу окликнули.
Энки свесился над высохшей речкой, где посреди стоял десятник. Плешь красная в венчике. Что-то случилось.
– Чего? На редакторе кто-то женился?
– Ни.
Десятник собрался и, выдохнув тревогу, спокойно сказал:
– Здесь на номер седьмой …маленькая неприятность.
– Дуэль,
