для него с его глубинной порядочностью, не могли, разумеется, служить оправданием.
Она была очень близка ему – и в буквальном смысле, вот как сейчас, когда она старается сесть поближе и пытается заглянуть в глаза. Такой интимности он мог ждать только от неё. Все знали, что Энлиль не любит малейшей фамильярности, в чём бы она ни выражалась – в прикосновениях, в попытке подойти слишком близко, в словах.
Но они так похожи. Когда ему едва минуло четыре года, мама позволила ему подержать Нин на руках. Этого никто не позволил Энки. Как сказала Эри – сынок, я тебе доверяю, просто Абу-Решит сказал, что тебе нельзя брать сестру на ручки.
Энки яростно сопел сбоку, удерживая расставленными толстыми ножками Нибиру, и смотрел, как Энлилю положили на колени маленький кружевной свёрток.
Энлиль помнил своё ощущение, когда он прижал к сердцу этот тёплый спокойный комочек. Помнил, как склонился над лепестковым лицом, как открылись с бессмысленной доверчивостью кукольные мудрые глаза, и сквозь них кто-то заглянул куда-то ему в самую голову.
Он услышал шёпот родителей, отошедших в угол детской и поневоле улыбающихся. Эри запечатлевала исторические кадры в Мегамир для семейного альбома.
Командор мужественно повернулся к сестре – Нин, взрослая и юная – смотрела на него с той же безмятежной уверенностью, что всё идёт правильно, река жизни не торопится, неся на спине корабли их жизней, а куда – пусть это заботит Абу-Решита, и только Его. Зрелище не могло не успокоить командора – хотя бы временно.
Это надо было увидеть. И он увидит.
– Что же… если ты твёрдо решил, и твоё намерение окончательно. – Сказала Нин, исчезая из тесного их уединения.
Теперь он видел её тоненький стан в окошко, её руки, не теребившие в пальцах никаких мелких предметов, и сам вылез с сильно ударившим в клетку сердцем.
Этот удар ещё отзывался и не в нём, а, казалось, в окружившем их податливыми стенами горячем воздухе, и цветы, и застывшие в мареве мотыльки, прилипли к этим стенам наподобие шёлковых обоев.
В замок-торт вели врата, и пока Нин возилась с дополнительными кодами и знаками, вводя их по старинке в похожий на часы замок, Энлиль зачем-то и без умысла запомнил код. Нин косо глянула, и он понял, что код она сменит.
Это его не обидело и он, вспомнив систему Энки – иногда что-то полезное можно позаимствовать в самом неожиданном источнике – принялся ей объяснять, как он прокрадётся сюда безлунной ночью и вскроет узилище, дабы …тут его голос стих: я не могу соревноваться с куратором территорий. У меня нет очаровательного бесстыдства Энки.
Нин вдруг оставила на мгновение своё пугающее дело – а врата уже были открыты, – и с поразительной мягкостью молвила:
– Ты… успокойся. И не надо… слышишь? Если ты так уж не хочешь… ты ведь не обязан. Не мучай себя, родной.
Энлиль вспомнил, что однажды уже
