стало плохо.
– Обыватели. Толпа. Безликие.
Он выпрямился.
– Теперь знаю своё место в этой талантливой семье.
Она обняла двумя ладонями его руку у плеча.
– Ты мой дорогой.
Он с любовью приложил губы к её руке, к невесомым костяшкам пальцев. Для этого ему пришлось нагнуться вбок, и он нахмурился.
– Что?.. – Он придвинул Нин к себе и, взяв за руку, поднёс к её глазам.
Она посмотрела на четыре красные полоски. Он показал глазами на покинутое им в такой спешке здание. Она посмотрела с полной серьёзностью ему в глаза и расхохоталась так мирно и с таким искренним удовольствием, что он и опешил, и почувствовал, что у него от сердца отлегло.
– Но этого не было, когда мы вошли… в Детскую. – С трудом заставил он себя выговорить последнее слово.
– Саути не хотел меня отпускать.
Энлиль сказал:
– Это тот, что… сидел один-одинёшенек в комнате?
Она кивнула.
– Не хочет ни с кем меня делить.
– Это не опасно? Впрочем, я знаю, что ты ответишь.
– Вот и не знаешь. …Опасно. Да – опасно.
Он подождал.
– Любовь, Энлиль, всегда опасна. Иногда она оставляет более серьёзные следы, чем коготки слишком возомнившего о себе модифицированного леану.
Он вспомнил и заставил себя спросить:
– Объясни почему они… Такие?
Она принялась говорить, но он отмёл только ей понятную путаницу научного вранья и правды.
– Откуда этот образ?
Он попал хорошим словом в точку. Она поняла.
– Я смутно помню какой-то рисунок или сон. – Зашептала, с принятой только между ними манерой говорить кое-как, в уверенности, что тебя поймут с полуслова. – Не знаю.
Вдруг раздался низкий непонятный ему звук из-под земли. Она тоже вздрогнула и нить, которую она силилась ему перекинуть, а он – поймать, улетела, уносимая воздухом.
Он сразу напрягся, а сестра глянула на него с холодным любопытством.
– Мне сделать вид, что я ничего не слышу?
С враждебностью маленькой девочки, так шедшей ей, она ответила:
– Отчего же, господин военный. Мы тут хронически на оранжевом уровне, посему вы вольны и обязаны спрашивать даже о застёжках на чулках.
Энлиль сразу пожалел её.
– Девочка моя, я тебя нежно люблю. Твои чулки пусть занимают всего лишь всех инженеров в стройбате и офицеров в корпусе охраны.
Она не поддалась на попытку мирной разрядки.
– «Это звук страдающего чудовища, ведь так?» – Не сводя с него немигающего взгляда, сказала она.
Он решил преподать ей урок, хотя минуту назад и отказался от этой идеи.
– Опыты эти – против всего святого для любого мыслящего и страдающего существа.
– Чем
