С откровенно дрогнувшим сердцем нагнувшись, вошёл за ней.
Нин стояла посреди маленькой деревянной коробочки. Солнце жарко и не противно нагрело шкатулку, всю пропитанную запахом дерева, свежести, соломы. Клок соломы в углу явно служил наиприятнейшим местом отдыха некоей учёной девы. Ящики с клеймом нибирийского поставщика стружек… Он выдохнул своё напряжение коротким и, как он надеялся, незаметным вздохом.
Нин села на ящик и похлопала по тому, что напротив. Снова донёсся звук воркования, вроде птичьего, если только поднести усилитель к клювику голубя.
Но теперь он не напугал Энлиля.
– Что ты делал в той гостинице?
Солнце светило сквозь доски стен и потолка. Золотые потёки смолы перекрашивались в красные.
– Да, да. – Сказал голос Энки за стеной. – А теперь слушай внимательно. Это тебе для опытов пригодится.
Нин, смеясь, обернулась. Энлиль, закусив губы, отошел, присел на ящик, подтянув щепотками ветхую парусину брючин, и внезапно засмеялся.
– Нин, сестра моя. Я сейчас скажу непечатное слово – закрой ушки. …Как встреча с лидером? – Обратился командор к осторожно просунувшемуся к ним Энки.
Энки стал думать, как ответить Энлилю.
– Я думаю. – Сказал он, наконец.
– Как мне ответить?
Энки зацокал языком.
– О Господи, ну, почему ты всё время, ну, постоянно всё время язвишь, язвишь. Мне тяжело, вот тебе честное слово, смотреть, как ты мучаешься. Лучше расскажи, кого тебе Нин показала. Ты под впечатлением?
Энлиль отвернулся.
– Их надо всех отпустить.
– По домам, что ли?
– От них никакой пользы…
Энки завздыхал.
– Ты не мог бы повторить это на заседании нибирийского парламента?
– А твой Сфинкс? Или как его?
Энки возмутился, прижал руку к груди.
– «Или как его!» Его так зовут! Да, его так зовут! Это другое! Как ты можешь! Я его на животе воспитал! Только грудью не кормил! Но это, знаешь, не моя вина. …Он мой мальчик… мой сынишка… как Мардук.
Он повернулся к Нин.
– Ну, пошути как-нибудь насчёт того, что я не способен воспитывать детей и сфинксов. Давай! Оп-па!
Она непритворно раздражилась. Поискала взглядом и схватила из стружки тетрадку для рабочих пометок, протянула:
– Энки, ты уж напиши сюда, что нам говорить и чувствовать, а то ты всё за нас говоришь да говоришь. Да, Энлиль?
– Да, да. – Поддержал, чуть улыбнувшись и вставая, Энлиль. – А твоя любовь к созданиям Господним, доверенным тебе Его волей, попросту похвальна. Более того, дружище, это твой долг. Родил ты чудесного мальчика, нашёл беззащитное существо – люби и помни, иначе нельзя.
Энлиль, уходя, говорил легко без пафоса эти сверпафосные словечки. Энки вгляделся в спокойные глаза брата – искал издёвку? О нет. Энлиль не такой дурак, если хочет поиздеваться. Энки искал повод, чтобы вытащить эту издёвку на свет Божий.
