когда он не намерен ничего объяснять, дело пшик. Вот когда ему приспичит, он будет часами растолковывать, что означают его поступки на подсознательном уровне.
Он позвал:
– Сушка!
И когда леану – не по возрасту крупный и сильный, благодаря стараниям Нин – радостно примчался к папе, Энки, застегнув на нём противоблошиный ошейник – подарок Нин – сказал:
– Большой. Узнаёшь тётю Нин?
Тётя Нин только приняла происшедшее к сведению. То же самое она услышала, когда ей показали Мардука. Мальчик был маленький и красный – новорождённые Ану всегда несут отчётливые признаки расы. Потом развитие пошло мощными скачками, пугая леди Лану до слёз.
Двухгодовалый отпрыск Энки тянул на добрых четыре года во всех отношениях. Из-за этого Лана и утащила его на орбитальную станцию. Она бы никогда не призналась, но тревога её пожирала – в буквальном смысле. Круглолицая и румяная, Лана исхудала и тоже, кажется, подросла.
Мысль, что быстротечное время Эриду, восходы и закаты Первой Звезды, яростная сила трёхлуний ускоряют бег крови под тоненькой кожей сына, торопят его, растягивают его младенческие косточки, оттачивают его ум, будто под действием наркотика, не давала ей спать ночами.
О семейной идиллии речь к этому моменту уже не шла. Лана уже всё знала и понимала, с кем её связала волшебная ночь в сезон дождей и пылесос.
Не взирая на то, что малыш Мардук страстно любил отца и, заставляя разгораться огонь ревности в сердце оскорблённой матери, успокаивался при любых обстоятельствах и при любом истошном вопле на согнутой в локте сильной руке Энки, Лана преспокойно их разлучила.
Она бросила свою профессию, в которой была, по уверению Нин, неплоха, в тот день, когда годовалый сынишка сообщил ей, что «деда – бяка» и дунула в челноке Энлиля в тот день, когда Мардук, которому не полагалось ещё связно разговаривать, был застукан ею собирающим из отцовского старого конструктора макет какой-то недвусмысленной установки.
Энки и Нин остались в сарайчике вдвоём.
– Для парня, которому грозит уголовное расследование, держится убедительно.
Нин заорала:
– Чего?
Энки загородился.
– Ну. Ну! Пошутил.
– Нет, ты… Ты? Ты что хотел этим…
Энки увернулся.
– Говорю, юмор моя делала.
Нин помолчала.
– Это ты про…
– Ну, «про».
Нин заверещала, как новёхонький, в седьмом поколении гибридёнок, от которого отодвинули мисочку:
– Нет. Нет. Нет. Не понимаю. – И выстрелила неожиданно для себя:
– Это что же, всё продолжается?
Энки уклончиво закатил глазки:
– Вроде…
– Как она может…
Энки покачал вихрами, неожиданно мягко
