автоматически комментировала мать. А они и не ссорились. Лина как-то пыталась объяснить маме разницу между ссорой и холодной войной, однако тоже безуспешно. В своей семье, особенно в случаях противостояния с Марго, Лина всегда была в проигрыше, без вариантов.
Но на кухне Алекса самое удобное место сегодня было предоставлено ей. Позабыв свои фантазии, Лина подошла к раковине, ополоснула лицо и руки холодной водой, аккуратно вытерлась кончиком красно-зеленого клетчатого вафельного полотенца, затем прошла в угол и села, положив ворох некогда белых одежд на колени. Алекс сел напротив.
Подперев щеку рукой, он некоторое время с легкой улыбкой смотрел на нее, от чего она страшно смущалась и отводила взгляд. Потом сказал:
– А ты красивая девочка. Ты не будешь возражать, если я…
Он замолчал. Но Лина поняла: «… если я тебя поцелую». Вот что он хотел сказать. Почему же не сказал? Потому что она еще школьница? Но поцеловать – это всего лишь поцеловать, что тут такого?
Позже, вспоминая эти свои мысли, она поначалу ужасалась самой себе, прижимала ладони к щекам, прикрывала глаза. Затем, с прибавлением жизненного опыта, мысли эти стали казаться ей не столько постыдными, сколько смешными, наивными, ведь она не знала тогда, что такое настоящий поцелуй. Вся информация о поцелуях и прочем подобном, сопровождающем любовь, была почерпнута ею из кино, в те времена относительно целомудренного, а с подругами и одноклассницами она разговоров о таких вещах избегала – брезговала.
Напрасно Лина ждала окончания этой фразы – Алекс ее не продолжил. Вместо этого он подвинул к ней поближе вазочку с печеньем и стал рассказывать, как давным-давно, когда ему было примерно столько же, сколько ей, тоже свалился с велосипеда, но гораздо неудачнее – сломал ногу. Хуже всего было то, что произошло это в пустынном месте, на лесной тропинке, а сзади на багажнике, в хозяйственной металлической сетке, сидел трехлетний Эрик, который во время аварии вылетел в кусты и там ревел белугой, пока Алекс пытался встать, допрыгать до него на одной ноге и вытащить, всего исцарапанного и описавшегося от испуга.
Рассказывал он смешно, Лина даже перестала на время стесняться и смеялась, пока не поняла вдруг, что смешного в этой истории было мало. Тогда она замолчала, снова застеснялась, опустила глаза.
Наверное, это все, что она запомнила о той, первой, самой ценной для нее встрече. Остальное было покрыто туманом, так что трудно было разобраться, где истинные воспоминания, а где – созданные временем и воображением. Да и вспоминать-то было нечего. Ничего примечательного не произошло, все надежды и фантазии были пустыми и не сбылись.
Отдельными картинками Лина видела, как возвращается в свой подъезд, ведя велосипед Марго, как стирает ее испачканную одежду, далее – вопли сестры и разорванная ею в отместку любимая Линина блузка… Или блузка была потом? Нет, именно тогда, если
