ему сухо и надменно, как и положено настоящей королеве. Михаил Евграфович обернулся и посмотрел ее вслед. В отношении Ольги Михайловны, ветеран-танкист также строил далеко идущие планы. Но, в отличие от Ефима, уже пытался претворить их в жизнь. Однако, понимания не встретил.
Наблюдая за удаляющейся женщиной, Шепталов иронически поднял бровь, изогнул длинные губы морскими волнами и произнес что-то вроде:
– Фу-ты, ну-ты, мы – надуты!»
Затем он с осуждением поднял глаза к небу. Тут он увидел сидящего на балконе Мимикьянова.
– Привет, Фима! Что, закусываешь? – сразу забыв про надменную крепость в юбке, спросил он.
Миша не мог себе представить, как это еда может быть самостоятельным предметом, а не дополнением к тому главному, что разливается из бутылки.
– Завтракаю, – сдержанно отозвался осторожный Мимикьянов.
– И что, – на сухую? – поинтересовался старый танкист.
– Конечно. Утро ведь, – заметил Ефим, словно оправдываясь.
Осознав, что настоящее застолье отсутствует и присоединяться не к чему, Миша грустно кивнул, и сделал несколько шагов. Но, вспомнив что-то, остановился, опять запрокинул голову и крикнул:
– Слушай, Ефим, пойдем сегодня на бережок, рыбку подергаем? Вечерок скоротаем. Я местечко приметил. Кашей рыбца прикормил… Как?
Предложение было заманчивым. Пару часиков посидеть с удочкой у воды на розовом закате, что может быть лучше?
– Идет! – крикнул с балкона Мимикьянов. – Часиков в шесть?
– Добренько, как раз жара спадет… – согласился лукавый танкист и быстро добавил: – За мной рыбалка, а за тобой, Лексеич, – бутылка!
– Посмотрим! – махнул рукой майор, рассчитывая, в крайнем случае, обойтись стоящей в холодильнике четвертинкой сливовой настойки, имевшей неофициальное наименование – «мерзавчик».
«Вот, и вечер удачно определился», – удовлетворенно заметил про себя майор.
Чай Ефим решил пить в комнате.
Развалившись в кресле, он вставил в проигрыватель лазерный диск с любимой вещью – «Пассакалией» Генделя.
Слушая ее аккорды, где сливались могучие низкие вздохи органа и пронзающий сердце голос скрипки, он не мог понять, куда делись те существа, что сочиняли такую мудрую, величественную музыку и, главное, те, что ее слушали?
Ведь в восемнадцатом веке органная музыка, была то, что мы сегодня называем – поп-музыкой, – музыкой для всех… Композиторы, что придумывают современную «песню для масс» и слушающие этот звуковой мусор граждане иногда даже представлялись Ефиму Мимикьянову существами какого-то другого биологического вида. Не имеющие с теми людьми, что когда-то сочиняли и слушали органные фуги, ничего общего.
Конечно, он все-таки надеялся, что это не так. Просто тот настоящий «Человек разумный», с наслаждением слушавший орган, по каким-то причинам заснул. Он спрятался
