с которым вы когда-то начинали?
Показалось или лицо Тимура вдруг на мгновение затуманилось? Словно мелкая тучка набежала на солнце в ясный летний день.
– Конечно, – сдержанно отозвался он. – Не скрою, с Мирзоевым мы вместе работали много лет, и когда его отстранили от должности, меня это… удивило. Но политика – дело сложное. Раз наверху посчитали, что Асланбеков на нынешнем этапе развития края может быть более полезен, значит, мне, как человеку военному, остается только подчиниться приказу.
– Тимур Ахметович! – позвал кто-то из комнаты.
– Извини, Ира, зовут, – бросил мне Тимур и скрылся за вздувавшейся на ветру легкой прозрачной занавеской.
А я, оставшись на балконе одна, вдруг задумалась… Что, если Тимур не изменял Родине? Что, если Тимур считал, что он, как человек беззаветно любящий свой город, свой родной край, обязан заботиться о его благополучии? Что, если ему казалось, что отставка прежнего главы была совершена несправедливо и новый руководитель уничтожит результаты многолетней работы? Могло это побудить его пойти на такие меры? Я не знала, не могла дать ответа на новый вопрос. Мне только предстояло еще это выяснить.
Теперь, когда у меня был доступ практически ко всем телефонным и личным переговорам и переписке Тимура, я приступила к тщательному анализу информации. Однако вот так просто найти ничего не удавалось. Но дело свое я знала хорошо и не рассчитывала, что Тимур оставит улики в легкодоступных местах. Я переслушала сотни телефонных разговоров, перечитала тысячи писем – деловых, дружеских, личных, но до сих пор так ничего и не нашла. Тимур не переставал восхищаться тем, как тонко я улавливала особенности его речи и выстраивала тексты для публичных выступлений именно так, как комфортно было бы говорить ему. Я же понимала про себя, что дело тут, скорее всего, не в моих недюжинных талантах, а в том, что, постоянно занимаясь его перепиской, я уже изучила его стиль лучше, чем свой собственный.
Самым трудным для меня было понимать, что, копаясь во всех этих документах, я все больше и больше проникаюсь симпатией к этому человеку. Когда-то я поверила ему скорее интуитивно, разглядела что-то в этом сильном разлете плеч и гордом повороте головы. Теперь же, работая с ним бок о бок, читая его письма, я все глубже понимала его.
– Мы не можем штурмовать здание, там есть мирные граждане. Старики, дети, – гремел голос Тимура с записи одного из телефонных разговоров, проходивших во время операции по обезвреживанию террористов, захвативших Дом журналиста на окраине города. – Мне все равно! Ищите другие пути!
«Я счастлив был бы прожить всю жизнь мирно и спокойно, – писал он одному из давних друзей. – Не видеть ни крови, ни боли. Но я знаю, что это происходит каждый день, и не могу жить так, будто ничего этого нет. Кто-то же должен».
Это его письмо было так созвучно моим собственным мыслям. Сколько раз я задавалась вопросом, зачем, чего ради я выбрала себе такое неженское поприще?
