style="font-size:15px;"> Он передал мне конверт; на конверте были написаны по-французски имя и адрес: mon frere Basile Batourine; quai de la Moïka, l’immeuble du Choglokov[99].
– Поедешь с рассветом; Ванька даст тебе лошадь, а у Петрушки возьмешь новый кафтан, чтобы выглядеть прилично и чтобы не побили тебя палками.
Чтобы отучить меня от Вольтера, Иван Перфильевич сунул мне Эмиля[100].
Было около полудня. У Полицейского моста, осыпая прохожих стружкой и кирпичной пылью, мужики строили дом; по реке плыли кучи грязного снега. Рядом был старый дворцовый театр, затем дом Кентнера; я посчитал окна, двенадцать. А еще далее был нужный мне дом[101]. Вышедший навстречу истопник, как и предсказывал Иван Перфильевич, пригрозил мне палкою; я показал письмо; вышел Фонвизин, улыбаясь своею привычно широкой и язвительной улыбкой.
– Ба, Семен! – произнес он. – Вот так встреча, давненько не видывались. Как поживает командир?
– Здравствуйте, Денис Иваныч, – облегченно выдохнул я. – Пурьеву макомпанье…[102]
Во дворе топили баню, лошадь жевала овес. В сопровождении Фонвизина я прошел в меблированную комнату. Едва войдя, я вздрогнул: за столом сидел уже хорошо знакомый мне распорядитель со шрамом и в вельветовом жостокоре. В одной руке он держал небольшую книжицу, а другою рукой быстро что-то записывал.
– Вася! Тут мальчик к тебе приехал от Елагина; прими…
– У меня Австрия с вечера лежит неразобранная, и Струензе еще, – отмахнулся тот, продолжая писать. – Денис, ну, ей-богу! Там президент проснулся уже; щас шоколату выпьет, опять орать начнет… А, чаятель благотворительности! Тесен Петербург… Че стоишь ступором? Давай письмо!
Я молча подал ему записку Ивана Перфильевича.
– Твою персону к службе рекомендуют, – проговорил он, распечатав конверт. – Так, стало быть, ты и есть рахметовский выборзок[103]. А чё, похож…
Нет, отвечал я; Аристарх Иванович мне не родитель, а просто ментор.
– Чего не люблю более всего, – скорчил физиономию Батурин, – так это вранья; не смог елду в штанах удержать, так сознайся честно, имей смелость. Вот Александр Петрович, например, Сумароков; не человек – скандал электрический; не успел одну жену в могилу свести, а уже на другой обвенчался, на крепостной; а всё ж я его более уважаю, чем тех, кто свою страсть признать боится… Не стыдись, что увлекся рабою… Какие язы́ки знаешь?
Я сказал; Батурин попросил меня прочитать басню. Я рассказал свою любимую, о молочнице, разбившей кувшин.
– Adieu veau, vache, cochon, couvée[104], – повторил Батурин, смеясь. – Смотрите, какого галломана Елагин нам прислал; сеяли рожь, а косили лебеду. Второй Эмин в русском государстве объявился! Может быть, ты уже и романы пишешь любезные?
Нет, сказал я, романов не пишу; учился быть актером, но по болезни списан на берег.
– Чего же ты от жизни хочешь?
Я
моему брату Василию Батурину, набережная Мойки, дом Чоглоковой (фр.)
«Эмиль, или О воспитании» – роман-трактат Руссо.
Ныне дом 20 по Большой Морской улице.
Не могли бы вы проводить меня… (искаж. фр.)
помесь борзой и дворовой собаки
Прощай, бычок, свинья, корова и цыплята! (фр.)
