Москву послал, пойдем со мною в монастырь.
Было уже темно. Нам выделили одну келью на двоих. Николай Николаевич долго еще крестился, ворочался и даже плакал, вспоминая поименно свои вещи и книги, оставленные в Чудовом.
Я вскоре заснул, и мне приснился нелепый сон: святой благоверный князь Александр Невский идет воевать с персами; на голове его кавалергардская каска. Ощетинились македонские пики, персидские кибитки мчат по полю, срезая серпами степной ковыль.
– Конница, руби всех нещадно! – кричит князь, вынимая палаш из ножен.
А вот уже Александр Невский в персидской столице; в пурпурном плаще; восточные вельможи и волхвы кланяются ему на фоне синих врат. Я тоже стою в толпе народа, я как бы летописец и записываю его деяния для потомков.
– Бог не в силе, а в правде! – говорит Невский и грозит мне пальцем. – Помоги же мне, Господи, как древле Моисею на Амалика и прадеду моему Ярославу Мудрому на окаянного Святополка, и убереги от велеречивых журналистов, всюду меня преследующих… Изыди прочь! Телевизор! Антихрист!
– Мне тоже плохой сон приснился, – сказал утром мой сокельник, стоя посреди комнаты в одной рубашке, крестясь на икону Николая Чудотворца. – Будто часы мои, висевшие всегда на стене подле кровати, упали на пол, и что от оных остался один только футляр, внутренность же вся исчезла. Словно это у меня самого вся внутренность исчезла…
Мы пошли трапезничать с архиереем. Дядя Николая Николаевича, архиепископ Амвросий, якобы ограбивший Богородицу, понравился мне: он рассуждал за столом о переводах с греческого; о том, что некоторые греческие и латинские слова, которые нам хорошо известны, в древности имели совсем другое значение.
– Мы благодаря Богу невредимы, – сказал старец племяннику, – но имение наше разграблено. Читай письмо сие, из Чудова мною полученное.
За ночь бунтовщики разгромили пол-Кремля; они вынесли из покоев всё ценное, а книги и рукописи, показавшиеся им лютеранскими, сожгли на Красной площади. В подвалах Чудова монастыря они нашли несколько бочек вина и все их выпили или разбили. Кроме того, бунтовщики выпустили из розыска каторжников, и на улицах начались убийства.
– Я написал Еропкину, – проговорил архиерей. – Он вызвал для усмирения беспорядков Луцкий полк. Петр Дмитриевич пришлет нам карету и пропуск.
– Стыдно это, – недовольно произнес Николай Николаевич. – Бежать из Москвы, будто это мы злодеи какие-то…
– Ничего не бойся, всё в руках Божьих, – отвечал Амвросий. – А ежели страшно, читай «Услыши, Боже, глас мой».
Мы вышли с Николаем Николаевичем во двор. Во дворе, действительно, стояла уже кибитка, посланная генерал-поручиком. Кучер спорил с монахами. «В самом деле, – подумал я, – мы боимся только собственного страха. Если убрать страх, убрать всё, чем живут люди: суету, волнение, страсть, то и жизнь обретет новый светлый смысл. Может быть, в этом и есть смысл учения Христова? В том, что не нужно переживать попусту, не искать
