Федора за грудки и отчаянно затряс.
– Дыряв-вый, что ли? Да выкинули мы его. – Федька насилу вырвался. – Вместе с остальным дерьмом.
– Куда?! Куда?! – срывающимся от ненависти голосом кричал Алексей.
– Вон, во дворе лежит. Где хозяйкин мусор, на куче.
Растолкав всех, Алексей кинулся вниз по лестнице.
– Федька, иди глянь, чего ему там? – приказал Иван.
Через несколько минут вернулся растерянный Федор. Вслед за ним, прижимая чайник к груди, шел решительный Алехан.
– Что у тебя там? Открой крышку. – Иван нехорошо нахмурился.
Алексей с видом некоего особого самоотречения поставил чайник на стол и поднял крышку. Вся емкость была уложена медными рублями, да так плотно, что они даже не звенели, когда чайник выкидывали.
– То-то я и думаю, почему мне так тяжело нести? – сказал Федор, почесывая в затылке.
– А заглянуть не догадался, недоумок? – укорил его Иван. – Ну, Алексей, говори честно, откудова у тебя столько денег, или будем бить.
– Мы тут холодуем, каждую копейку считаем, а он у нас богатый барин! – возмутился Гришан.
– Я копил, – угрюмо сознался Алексей. – Вы меня с каждой игры трясете. Надо же мне было что-то и себе поиметь.
– Жлобов не потерплю, – строго заявил Иван. – Ступай в ту комнату, скидовай портки.
Алексей зло сверкнул глазами, но без возражений поплелся куда велено.
Потемкину были не понятны тот непререкаемый авторитет и та безграничная власть, которой Иван пользовался у своих братьев. После случая с Алексеем он высказал свои сомнения наименее управляемому из всех Григорию. Тот пожал плечами.
– Ваньша это Ваньша. Папенька-старинушка. Что тут говорить? Когда мне было четырнадцать, а ему пятнадцать и он за нашу безотцовщину мог любому в корпусе в морду дать, это, знаешь ли, великое дело. Чтоб не сиротами росли. И то, что наши именьица у матери по смерти отца соседи-ироды не оттягали, тоже Ваньша устроил. А как ему это удалось – бог весть. Я бы не смог. А ведь правду сказать, сопляк тоже был, на десять лет меня, теперешнего, моложе.
Когда в соседней комнате щелкнул ремень, Гришан вздохнул и собрался уходить.
– Пойду побеседую с нашей дорогой хозяйкой Марьей Тихоновной, – по его губам поплыла наглая улыбка.
– И зачем тебе это пугало? – изумился Потемкин. – Хозяйка может быть женщина и авантажная, но у нее же всегда такое выражение лица, точно она горсть соплей жует.
– Можно подумать, у нас есть деньги платить за квартиру, – фыркнул Григорий. – А про горсть соплей это хорошо. Ваньке скажи, он посмеется.
Дверь за Гришаном хлопнула.
Ко многому в доме Орловых было трудно привыкнуть, но Потемкин искренне привязался к их безалаберному, впроголодь житью, не жалея уже о сытом доме славного Кисловского и лишь временами до слез болезненно вспоминая просторную монастырскую
