погладил Чин по плечу уцелевшей рукой.
– Не плачь, девочка. Люди, опозорившие свое право держать оружие, не стоят самой крохотной из твоих слезинок. Нет, не пугайся, я говорю не о себе. Возможно, я заслуживаю сочувствия или жалости, но позора нет на мне, и прошу тебя – не жалей Чэна из Анкоров Вэйских! Потому что может прийти день – и я стану недостоин жалости, но стану достоин позора. И в этот день перестанет саднить моя кисть, оставшаяся там, на турнирном поле. И созревший виноград моей жизни станет в этот проклятый день багряным и горьким вином завершения…
Ладони Чин медленно разошлись в стороны, и она совершенно по-детски уставилась на меня во все глаза, но недетскими были испуг и надежда в этом взгляде.
А я все пытался понять – что же я сейчас наговорил ей?! Слишком сумбурно все получилось, слишком порывисто и нелепо… Искренне говорил ты, Чэн Анкор Однорукий, но словно и не ты говорил… вернее, не только ты.
Кто говорил вместе со мной? Чьи слова походили на язык древних поэм безумного Масуда ан-Назри?
Кто предвидел страшное?..
…Хватит. Пора расслабиться.
– А сейчас, благородная госпожа, позвольте вас пригласить? – И я плавно махнул обрубком в тот угол, где стояло наше оружие.
Продолжение нас самих.
– Почту за честь, Высший Чэн. Но…
– Никаких «но», госпожа! Кто, кроме вас и лучше вас, может мне вернуть прежнее умение?
Чин внимательно поглядела на меня и молча кивнула.
И мы пошли к оружию.
Единорог словно бы сам скользнул в мою левую руку. И все же… Я никак не мог избавиться от чувства неполноценности. И заранее понимал – ничего не получится.
Поддаваться мне Чин не станет – я сразу же увижу и почувствую это. А в полную силу…
К тому же меня все время подмывало перебросить меч в правую руку.
И я сознавал – в какой-то момент, когда сознание уступает место мастерству, я не выдержу.
Переброшу.
2
…Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира, а я все стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал – нет, не цокот копыт по булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда соприкасались мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце я оказался слишком неуклюжим кавалером – и звон выходил не таким радостным, как прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание…
Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды замирало вплотную к моей груди, – в довершение всего Чин удалось выбить взвизгнувший Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не случалось никогда.
Никогда раньше.
Никогда…
Грустный вышел танец. Для обоих – грустный. Теперь-то я знал…
Знал, что отныне мой удел – грубая проза. Потому что поэзия поющего клинка мне более недоступна.
И Чин тоже поняла это. Не могла не
