стоймя друг на друга светящиеся пчелиные соты, высокие настолько, что не сосчитать этажи, и только верхушки делают их разными, где-то плоские, но чаще с острыми шпилями, грозящими небу.
Далеко-далеко внизу светящиеся линии дорог, удивительно прямые, хотя теперь понятно, почему: колесницы этого века носятся с такой скоростью, что на поворотах просто вылетят за обочину.
А небо абсолютно черное, звезды совсем редкие, даже луна висит бледная, наполовину скрытая нечистым воздухом большого города.
– Мерзко, – произнес он и отвернулся, – лучше шторы задернуть и никогда не раздвигать.
– Сири, – велел Азазель, – задерни окна, а то у меня гость больно нервный и пугливый, как тамбовский заяц.
– Но-но, – сказал Михаил. – Полегче. Мне просто неприятна эта мерзость. Для тебя, понимаю, это не мерзость, ты и хотел быть среди людей и человеков.
– Это любимое творение Господа, – сказал Азазель елейным голосом. – Но ты, конечно, против Творца?
Михаил нахмурился.
– Он знает, кто за, а кто против, так что зубы не заговаривай.
Он отошел от окна подальше и сел к нему спиной на просторный и длинный диван из темно-красной кожи.
Азазель открыл дверцу шкафчика на кухне, оттуда мощно пахнуло жареным мясом и специями. Михаил сглотнул слюну, тело напоминает, что его нужно кормить, уже нацелилось хватать, жевать, проглатывать, человек такой же хищник, как и те, которых пожирает.
На кухне замигали огоньки, мелодичный голос доложил, что готов и пирог, но Азазель буркнул:
– Подержи пока, не давай остыть.
С подносом в руках он подошел к столику у дивана, Михаил приподнялся и помог переставить на столешницу из толстого стекла две большие тарелки и две поменьше. На больших исходят одуряющими ароматами блестящие от горячего сока жареные тушки крупных птиц, а на меньших высятся горки шариков из запеченного мяса в подрумяненном тесте.
– Начали, – велел Азазель и, взяв тушку жареной птицы, разорвал пополам.
Облачко пара охватило Михаила, он не успел глазом моргнуть, как его руки уже ухватили ту, что на его блюде, и, выдрав толстую культяпку, поднесли ко рту.
По пальцам потек горячий сок, он непроизвольно слизнул, услышал довольный хохоток Азазеля, но уже не обращал внимания, а с наслаждением пожирал это нежнейшее белое мясо, вкусное и пропитанное сладчайшими ароматами.
Азазель насыщался молча и почти с таким же удовольствием, поглядывал, как наслаждается Михаил, а тот, утолив первый голод, продолжил поглощать пищу уже не так торопливо, даже посмотрел с подозрением на Азазеля.
– А ты почему ешь так мало?
– Напировался, – сообщил Азазель скромно. – Нет-нет, я чувствую удовольствие и отличаю изысканное от просто вкуснятины, но не впадаю в грех чревоугодия, к которому ты так близок.
Михаил задержал ломоть жареного мяса у рта.
– Что-что?
– Шутка, – сказал Азазель. – Но я вообще-то человек… что так смотришь?… я
