ые глаза подобием фристайла. Кажется, такие неприятности со зрением называются астигматизмом… Еще одна, преподавательница философии какого-то московского института, послала его подальше вместе с баночным пивом. Нужно отдать ему должное, он никого не пропустил за ту неделю, что околачивается в «Розе ветров», подонок. А с двумя даже умудрился переспать, с разведенкой и астигматичкой, – они сами на это нарывались, так что доблесть невелика.
Теперь эти две самки ненавидят друг друга.
А он мертв.
О том, как он умер, никто никогда не узнает.
И тело его не найдут, ничего не поделаешь, две лавины прошли одна за другой. В коротком промежутке между ними я успел спасти его. Спасти, чтобы убить. Он не ожидал. Он не ожидал, что моя лыжная палка, переделанная под нож, окажется так остро заточенной. И что она войдет ему под лопатку, не встретив никакого сопротивления.
Перед смертью он назвал мне свое имя. Кирилл. Астигматичка называла его Кирой. Разведенка – Лариком. Я тоже представился. Он обещал мне пиво и армрестлинг, как только мы доберемся до «Розы ветров». Мы спустились по склону: сначала он на своем сноуборде, затем я. Я взял влево, хотя «Роза ветров» находится правее. Он не обратил на это внимания: новички не ориентируются на местности, а он был новичком, это ясно. «Обязательно приеду сюда на следующий год» – это были его последние слова. Последние перед тем, как моя лыжная палка вошла ему под лопатку, не встречая никакого сопротивления.
…Я давно за ним охотился. Он будет лучшим в коллекции, этот трофей, хотя с ним и придется повозиться.
Хорошо посаженная голова, разворот ключиц, грудная клетка, аккуратные ягодицы – все это выше всяких похвал. Единственное, что раздражает меня, – это удивление, застывшее на его холеном лице. Удивление – и больше ничего. Почему все они безмерно удивляются, когда смерть застает их врасплох, почему на это так живо реагируют их носогубные складки и глазные яблоки?.. Только с одним трофеем мне повезло – горе-альпинист, отбившийся от группы во время восхождения по южному склону и похороненный лавиной. Он умирал несколько часов, хотя для смерти хватило бы и пятнадцати минут; несколько часов мучений только потому, что ему удалось создать воздушный мешок – он методично бился каской о прессованный снег. Но это только продлило агонию. И придало его лицу то выражение, которое я тщетно хочу придать лицам всех своих трофеев, – выражение неизбывного, нечеловеческого, всепоглощающего ужаса.
Ужас.
Ужас – вот визитная карточка моей коллекции.
Ужас, заключенный в ледяную корку. Ужас как композиционный центр всей скульптурной группы. Шесть фигур, если не считать горе-альпиниста и любителя фристайла Кирилла. С ними будет семь, число слишком неудобное для Страшного суда. Нужен кто-то еще, лучше, чтобы это была женщина, еще одна, кроме той, что у меня уже есть. Но ни астигматичку, ни разведенку я видеть не хочу. И остальных натуральных блондинок тоже, их волосы не так хороши для льда. Ни одной подходящей фактуры за сезон, есть от чего прийти в отчаяние.
Но я не приду в отчаяние. Я терпелив. Я гораздо более терпелив, чем эти чертовы горы.
Я буду ждать нужную мне женщину. Я буду ждать одну-единственную деталь, которая поможет мне закончить композицию. Последний штрих, финальный аккорд.
Она займет свое место на ледяном пьедестале, и это будет достойное место. Жаль, что никто и никогда не оценит этого. Никто, кроме сводов пещеры, которая свято хранит мою тайну, мой маленький музей фигур изо льда. А ведь он вполне мог бы стать достопримечательностью «Розы ветров», и школьники приезжали бы сюда на экскурсию во время зимних каникул… Нет, школьники – это чересчур хлопотно. Фантики от конфет, жвачка, приклеенная к стенам, банки из-под кока-колы, использованные презервативы – школьники остаются ублюдками всегда и везде, никакого почтения к высокому искусству.
А это и есть высокое искусство.
Четверых из семи моих трофеев, моих милых натурщиков, убили горы. Троих – я сам.
А это и есть высокое искусство.
Любвеобильного подонка Кирилла хватятся только к вечеру. Нужно успеть вернуться в «Розу ветров», чтобы принять участие в его поисках. Я буду последним, кто откажется от них.
Спасатели всегда надеются на лучшее, хотя прекрасно информированы о худшем…
К тому же нужно еще покормить собак. Как же я мог забыть о собаках?..
Часть I
Знатные семьи всегда преследует злой рок.
«Жила-была девочка, которая ненавидела самолеты… Она ненавидела их больше, чем рыбий жир и гольфы с помпонами. И даже больше, чем костюм Снежинки на новогоднем утреннике. Ее почему-то
