и на стенд «Их разыскивает милиция».
– Завидуэш, старый черт! – беззлобно осклабился писаный черкесский красавец.
– Завидую, – сознался Звягинцев. Это относилось к поджарой, узкой, как каминная кочерга, фигуре спасателя.
– А я болэю, – непонятно зачем, добавил Ахмет. – Ангина, знаэш…
– Вижу, что болеешь, – промычал Звягинцев, оттесняя Ахмета от двери и просачиваясь в помещение.
Ахмет мягко отступал, с чисто восточным коварством сдавая позиции: он незаметно пододвинул низкую лавку, и Звягинцев, который не видел ничего, что находилось ниже его толстого живота, споткнулся о нее и едва не сломал себе шею.
Ахмет загоготал и скрылся за дверью, ведущей в большую комнату, служащую гостиной.
Звягинцев последовал за ним.
Ахмет быстро одевался. Он уже успел натянуть на себя брюки и теперь возился с рубашкой: торс Ахмета был покрыт невероятным количеством черных упругих волос, которые производили на женщин просто фантастическое впечатление.
Вот и теперь одна из них лежала на широкой низкой тахте, натянув простыню до подбородка. Ее одежда валялась на полу рядом с тахтой. Звягинцев смерил ее скептическим взглядом: еще одна вырвавшаяся на свободу домохозяйка попалась на Ахметов крючок.
А точнее, мощный крюк.
– Значит, болеешь? – еще раз поинтересовался Пал Палыч.
– Никому нэ запрэщэно.
– А это, стало быть, лекарство. – Он кивнул головой в сторону застывшей под простыней женщины.
– Угу.
– Грелка, – тихо сказал Пал Палыч и легонько ткнул Ахмета кулаком в живот.
– Угу.
– Ты время зря не теряешь, – продолжал издеваться Звягинцев.
– Слушай, да! – Невозмутимый черкес наконец-то вышел из себя и прошипел: – Нэ смэй так о женьщин!
– Ладно тебе.
– Сэрдцэ мое, собирайся, иди к подъемнику… Я скоро буду.
Девушка кивнула, не сводя взгляда со Звягинцева.
– Отвэрнис, папаша, – сказал Ахмет.
Звягинцев повернулся к девушке спиной и направился в угол, к единственному в комнате письменному столу: там стояла Васькина печатная машинка – устрашающего вида «Ундервуд», похожий на богато инкрустированный гроб.
Сейчас «Ундервуд» был зачехлен, что страшно удивило Звягинцева: Васька никогда не позволял себе ничего подобного, он был слишком ленив, чтобы зачехлять и расчехлять машинку.
– Это еще что такое? – пробормотал Звягинцев себе под нос и почти тотчас же получил ответ. На столе, рядом с машинкой, лежал листок бумаги, заполненный разболтанным ундервудовским шрифтом: «УЕХАЛ В ГОРОД ОТВОЗИТЬ РУКОПИСЬ. БУДУ ЗАВТРА К ВЕЧЕРУ. ПРИВЕТ ДЕДУ. ВАСИЛИЙ».
Звягинцев озадачился еще больше. С одной стороны, ему польстило, что Васька не забыл старика (привет был адресован ему, Василий давно называл Звягинцева
