(актер?) и крепко руками прижали голову к спинке кресла.
Вера задохнулась под этими сильными руками. «Умираю, – кричала Вера, – что ты делаешь, подонок!» Потом она полетела по какому-то темному тоннелю, в носоглотке саднило от едкого запаха, били беспрерывные острые, косые лучи, тоже едкие, после чего потерялась память.
Очнулась она в положении сидя, крепко притороченная пластиковым шнуром к стулу. Она была в одной майке, драной на боку, и в джинсах. Непонятно, трусы есть или их тоже сняли? Как лифчик. В промежности сильно саднило, как будто там была сорвана кожа. Подонки.
Голова кружилась, резало кожу этой тонкой веревочкой, особенно на боку. К горлу подступала тошнота. Очень хотелось пить.
За окнами, которые были с той стороны забиты решетками, стоял белый день.
Время явно после двенадцати. Сколько же часов прошло?
Мой самолет улетел.
За столом, здрасте пожалуйста, сидел тот самый красавчик лет сорока пяти. Немного теперь одутловатый.
– Ты как, (…), оказалась в этой шубе?
Вот это да!
Последовал крутейший мат.
– Долго мы ждать будем? Отвечай! (Тяжелая матерная ругань.) Это не твоя же шуба, (мат далее везде). И все вещи на тебе новые не твои. Или твои, (…)? Откуда у тебя в сумке чеки? Откуда такие деньги? Миллионы? Мы навели справки. Ты в школе для отсталых дураков работаешь. Грецию еще придумала (…), древнюю (…). У тебя не может быть таких эксклюзивных вещей. Отвечай.
Ого. Слова какие знает наш актеришка. Эксклюзивных. Поднатаскался.
– Да.
– Че да, че ты да тут завела (…). Откуда у тебя это все и где остальной багаж, который ты украла, (мат)?
– Я не крала ничего.
– Тебе что, его так отдали? Кто такая дура-профура, (мат)? Тебе отдавать? Поверю, думаешь?
– Нет, не отдали.
– Ну.
– Дайте попить.
– Пос…ть тебе не дать? Пос…ть тебе? Щас, разевай мурло свое (…) такое-этакое. Попить ей. Ножом тебе в рот суну, хочешь? Кровью зальешься, а не воды тебе. Отвечай (…).
– Нет.
– Че нет-то опять? Заладила.
– Не моххху… хх…оворить, в хх…орле пере…охло.
– Пересохло? А в фейс не хочешь получить?
Он показал ту, уже испытанную на нашей щеке, огромную пухлую ладонь. Дернул ею у своего виска, как бы замахнулся.
У Веры руки были прикручены сзади, за стулом. Правая кисть как-то еще могла пошевелиться, остальное было туго затянуто этой тонкой, как нож, веревкой. Голова у Веры бессильно висела, она только иногда исподлобья взглядывала на красавчика за столом.
Какой-то он был прямо телевизионный персонаж, причем в своей же роли, следователь в штатском.
– Ты ехала в аэропорт, у тебя билет. Отвечай.
– Дай… воды.
Мат.
– Дай… п-пить, вссе ххкахху…
– Все она скажет, дурра (…). Кызел! Дай ей из-под крана воды.
– Во что? Куда? (Отборный, длинный,
