все веселые, смеются, глазами по сторонам так и стреляют.
– Познакомился с кем-нибудь?
Караванщик посерьезнел и вздохнул, грустно улыбнувшись.
– Какое там. Я все Сону вспоминаю. Потерял покой после той ночи. И других мне не надо, пропал я совсем…
– Эзра с тобой был? – спросил Иешуа, обеспокоенный долгим отсутствием друга.
– Да, – безапелляционно заявил караванщик, удивившись вопросу. – Нас пригласили девушки посидеть с ними. Ну, мы, конечно выпили. Эзра на флейте поиграл. На него все время одна красотка заглядывалась. Он кувшин с вином – цап! – красотку в охапку, и к оливковой роще двинулся. Она для вида сопротивляется, а сама смеется, так еще и смокв прихватила. Потом я его не видел…
Эзра появился, когда уже стемнело. Тихо вошел в комнату и молча уселся на кошме. Куттонет погонщика топорщился на груди какими-то ошметками с рваными краями и запекшейся кровью. Выглядел он так, словно увидел призрака – глаза потускнели, бледный, руки трясутся. Он был явно не в себе. Иешуа метнулся к дорожной сумке, покопался в ней и вытащил пучок сухой травы. Подбросил прутья клематиса в тлеющие угли, вскипятил воду, заварил настой. Все это время Эзра лежал на кошме лицом к стене под халлуком, которым его заботливо накрыл Бен-Цион. Парня била дрожь. После того, как он выпил пахучий напиток, его щеки порозовели. Затем погонщик сел спиной к стене, вытянув перед собой сжатую в кулак руку. Иешуа осторожно разжал его побелевшие от напряжения пальцы, чтобы вынуть серебряную пластинку. Друзья тихо ждали, когда он заговорит, не торопили. Эзра мотал головой, словно отгоняя какое-то неприятное, пугающее видение, вздыхал. Казалось, что он делает над собой усилие.
– Помнишь ту, с ямочками на щеках? – наконец, спросил он у Бен-Циона.
Караванщик кивнул.
– Затащил я ее в оливковую рощу подальше от берега. Там такие деревья – не обхватить. Уселись мы с ней под оливой, я в чашки вина плеснул. Выпили, она на меня игриво косится, загадочно улыбается. В общем, распалился я. Ну, думаю, сейчас оторвемся. Легли рядом, и чувствую – что-то не так. Запах какой-то странный, тяжелый от нее исходит. Думаю, чем пахнет? И вдруг вспомнил. Когда брата хоронили, в семейный склеп его положили. Так там так же пахло – гнилью, сырой землей и еще чем-то. Только я про склеп подумал, гляжу – у нее из уха тысяченожка выползает, черная такая, блестящая. А она на меня смотрит синими глазами, спокойно так, как волк на ягненка… Затем рот открыла и высунула язык – тонкий, длинный и раздвоенный, как у змеи. А я не могу пошевелиться, оцепенел от страха. Она меня этим языком облизала и улыбнулась. И тут я как заору, вскочил и сорвал с груди амулет. Тычу ей амулетом в морду и давай заклинания выкрикивать, которым меня Иешуа научил. Она подпрыгнула на месте, села как зверь на четыре лапы, глаза огнем загорелись, смотрит на меня и шипит. И крылья за спиной расправляются… Ну, я и дал деру, откуда только силы взялись. Так она меня напоследок еще успела когтями полоснуть.
