звук. Он сделал ещё несколько шагов по прямой, но услышал разочарованный голос Перчикова:
– Пропали… Пропали…
И вдруг капитан увидел интересную картину. На фоне луны чётко обозначался силуэт Ветеркова, сидевшего на самом носу парохода. Молодой штурман облюбовал самое прохладное место на судне и, подставляя лицо освежающему ветру, намыливал щёки. В руке у него сверкала бритва. Штурман брился!
«Сигналы так далеки, что даже лезвие бритвы может их пресечь», – испуганно подумал Моряков.
Он хотел схватить Ветеркова за руку, но в эту минуту явственно услышал знакомое волнующее «дзинь!». Молодой штурман провёл бритвой по щеке.
– Отлично! – закричал из радиорубки Перчиков. Дзинь-дзинь!.. – повторилось снова.
– Чудесно! Великолепно! – сообщил Перчиков, как только штурман коснулся подбородка.
Но вот штурман закрыл бритву – и звуки пропали.
– Позвольте, – сказал Моряков так, что Ветерков едва не уронил кисточку от неожиданности, – позвольте ваш инструмент.
– А, – улыбнулся штурман, – вы тоже хотите побриться? Пожалуйста.
Моряков приподнял подбородок: щетина росла в тропиках, как бананы на плантациях. Капитан раскрыл бритву и с волнением провёл по щеке: дзинь-дзинь…
Не веря себе, он коснулся щеки ещё раз.
– Есть, есть! – закричал сверху Перчиков. Моряков провёл лезвием по подбородку, и в наэлектризованный воздух посыпался целый фейерверк звуков.
– Ура! – снова закричал Перчиков.
– А как вам кажется, на Марсе бреются? – спросил Моряков штурмана.
– Возможно, – пожал плечами Ветерков, глядя, как Моряков срезает щетинку за щетинкой и начинает громко хохотать.
И только Перчиков в рубке ничего этого не слышал. К нему летели космические радиограммы, в голове вертелись слова, которые он передаст в Академию наук: «Обнаружена внеземная цивилизация, осталось расшифровать значение сигналов!»
Будьте большим, Солнышкин!
Конечно, Солнышкин тоже пошёл бы с Перчиковым и Моряковым, но от возмущения он весь кипел. Концы его чубчика взвивались, как жаркие протуберанцы.
– Подумаешь, выгнали из артельных! Нашли наказание! В запасе у Солнышкина было кое-что покрепче. Когда артельщик со злостью хлопнул дверью каюты, когда машина парохода затянула вечернюю песню, убаюкивая себя и команду, Солнышкин вытащил из подшкиперской громадную железную скобу. Прислушиваясь, он прошёл по сонному коридору и принялся подвязывать её шпагатом над Стёпкиной дверью.
– Пусть только выйдет! – приговаривал Солнышкин. – Пусть только покажется!
Он уже видел, как судно просыпается от грохота. Это артельщик врезается в скобу лбом! Вот над океаном вспыхивает свет. Это из глаз артельщика вылетают шаровые молнии! Он уже слышал его испуганный голос.
И голос раздался. Рядом. Правда, спокойный и тихий, но, узнав его, Солнышкин так быстро повернулся, что по нечаянности сам приложился
