мир стал раздроблен на части, все вещи стали непонятными, вся жизнь – сплошным пароксизмом поисков и мучений.
«Вот мне хочется надеть чистую рубашку, но я не знаю, где ее найти. Я пробую даже перерыть всю комнату, но не могу найти нужной мне рубашки. И я даже не пробую рыться в комнате, так как я все равно ничего не найду, что мне нужно. Я даже боюсь подходить к комоду или к другим вещам и предметам, находящимся в комнате. Я даже не знаю, что лежит в посудном столе, что лежит в комоде, что лежит под кроватью.
Все вещи и предметы стали для меня непонятными, особенно когда я их не вижу, я их не могу найти, словно я их не знаю. Когда мать ставит передо мной пищу, то я не знаю, как она называется, хотя уже знаю вообще, что это за пища».
Что же лежит в основе всех этих мучительных трудностей? Почему он промахивается, когда рубит дрова, почему он неправильно держит ложку, почему он не может сразу найти нужные вещи в комнате и принужден беспомощно блуждать по ней, мысленно нащупывая каждую вещь так, как человек с завязанными глазами на ощупь ориентируется в окружающем пространстве?
Что лежит в основе тех «странностей пространства», о которых он сам так часто говорит?
Он видит какую-нибудь вещь – в этом нет никаких затруднений. Он узнает ее, знает, для чего она, что с ней нужно делать. Это просто.
Но вот когда ему приходится ориентироваться в пространстве, различать правое от левого, схватывать взаимное расположение вещей – вот тогда все меняется, и здесь он становится беспомощным, здесь возникают неразрешимые задачи.
Мы подошли к центральному дефекту, и сам он знает об этом и постоянно возвращается к этому.
«Странности пространства» появились рано – он впервые начал осознавать их еще в госпитале. Он выходит из палаты и не может найти пути назад. Коридор длинный. Куда идти – направо или налево?… И что такое это «правое» и «левое»? Это было так просто; сейчас, после ранения, это полностью разрушено… Над этим приходится думать, это приходится решать, как сложную алгебраическую задачу, для которой надо подбирать какие-то опорные средства, а они еще неясны – где они?
И он возвращается к этому на многих страницах своего дневника.
«Но, когда я вышел из уборной, я забыл, куда мне нужно теперь идти, где моя комната. Но я все же пошел куда-то, подхрамывая, как вдруг ударился правой стороной о дверь, чего со мной никогда в жизни не случалось. Я даже разозлился почему-то, но все же удивился, почему же я ударился. Но все дело в том, что я забыл, куда мне сейчас идти, где моя комната и койка. Где же я нахожусь и где теперь находится моя палата? Я оглядываюсь кругом, смотрю во все стороны, но ничего не могу понять, где, что находится, куда мне теперь идти…
Я повернулся в другую сторону и упал, забыв опять, по какому направлению мне идти теперь, хотя бы обратно в свою палату. А тут мне еще вспомнились вдруг слова „вправо“, „влево“, „назад“, „вперед“, „вверх“, „вниз“, и я никак не мог разобраться
