съездить в усадьбу.
– Да это несущественно, Вадим Петрович, – заметил арендатор. – Я ваше имение знаю как свои пять пальцев.
– Однако, – возразил Стягин, – мне самому нужно бы освежить…
Он не мог досказать от боли и сделал гримасу.
– Вам нездоровится? – спросил арендатор неискренним тоном.
– Да, вот напасть налетела в этой тошной Москве…
– Припадок подагры?
– Не знаю-с, – ответил Стягин. – И московский хваленый эскулап не сумел еще определить…
Боль отошла. Стягин воспользовался минутами передышки и приступил к деловым переговорам.
– Как только поправлюсь, – начал он, – я побываю в деревне. Вы будете в тех же краях всю осень?
– Обязательно. Уезжаю отсюда дня через два, через три.
– Инвентарь вам известен… Я отдаю, и усадьбу в полное ваше пользование.
– У меня четыре помещичьих дома, – улыбнувшись, возразил арендатор.
– Вы можете отдавать на лето. Усадьба в пяти верстах от железной дороги.
– Как случится!
Тон господина Граца все менее и менее нравился Вадиму Петровичу. Когда дело дошло до определения суммы, он сам ее не обозначил сразу, а спросил, с желанием сделать уступку, какая будет решительная цена арендатора.
Тот покачал головой, выпятил губы и оправил галстук.
– Не меньше шести лет? – спросил господин Грац.
– Хоть десять, хоть двенадцать!
– Для меня достаточно и шести.
И, сжав губы характерным движением, арендатор небрежно посмотрел вбок и выговорил с расстановкой:
– Первые три года – по пяти тысяч, последние три – по тысяче рублей прибавки: шесть, семь и восемь.
– Пять тысяч! – почти закричал Стягин, и от этого нервного возгласа его боль совсем стихла; он перестал чувствовать, что у него распухли колена.
– Так точно!
– Да вы комик!
Он не мог не употребить это бесцеремонное выражение, и если бы не удержался, то просто крикнул бы господину Грацу: "пошли вон!"
– Может быть, – ответил тот, нисколько не смутившись. – Это прекрасная цена. Вам известно, что цена земель пала чрезвычайно.
– Только не арендная!
– И арендная также. Мужики разбирают по хорошей цене, но при крупных сдачах какая же гарантия и какая будущность самого имения? Ведь это хищническое истощение почвы – и больше ничего! Цены на хлеб пали до смешного. Я второй год не продаю ни ржи, ни пшеницы.
– Но ведь вы мне предлагаете одну треть того, что я могу получить.
– Сомневаюсь. Не получите и десяти, если и сами станете хозяйничать. А вы ведь желаете ликвидировать свои дела.
– Кто вам это сказал? – задорно возразил Стягин.
– Вы, в одном письме из Парижа, сами изволили выразить это желание.
Вадим
