процедура называлась «энтеринация» (entérinement можно перевести как «ратификация»).
И на этом этапе Шарля Дюмулена ждал неприятный сюрприз. Документов на владение сеньорией Миньо он предъявить не мог – Ферри, по версии Шарля, заранее отобрал их «под ложным предлогом»[41]. Это было первое важное упущение. Кроме того, если мы сопоставим дату составления документа (29 июня 1547) с датой его регистрации в Шатле (7 января 1550), то обнаружим серьезное нарушение предписаний ордонанса Виллер-Котре, отводившего для регистрации четырехмесячный срок. Уже одно это делало формально незаконным акт ревокации к моменту его рассмотрения в Парламенте. Любой опытный прокурор должен был указать истцу на этот просчет[42].
Но ахиллесовой пятой первого акта ревокации оказалось другое обстоятельство. Составляя его, Дюмулен, по-видимому, ориентировался на закон si unquam[43] императора Константина, согласно которому дарения подлежат отмене в случае рождения родных и законных детей (отсюда в акте отмены Дюмулен подчеркивает именно это качество своих детей, чего обычно не делается в остальных актах, зарегистрированных в Шатле)[44]. Следует заметить, что в законе императора Константина говорилось о возможности отмены дарений, адресованных вольноотпущенникам. Именно в этом случае щедрость дарителя не должна была идти во вред его потомству. Однако эта оговорка игнорировалась юристами XV–XVI веков. Но Дюмулен то ли по забывчивости, то ли умышленно не упомянул, что в 1535 году то же самое дарение сеньории Миньо было подтверждено им по случаю свадьбы своего брата Ферри. А это уже в корне меняло дело. Имущество, переданное по случаю заключения брака, пользовалось особой защитой кутюмного права, и кому как не Дюмулену, лучшему толкователю кутюм, было это знать. Пожалуй, приведенная выше оценка Дюмулена, сделанная Луазелем в «Диалоге об адвокатах Парижского парламента», была справедливой.
Вот мнение об этом деле младшего современника Дюмулена и признанного авторитета в вопросах судебной практики Жана Папона:
Адвокат Парламента, превосходящий всех своими знаниями, передал все свое имущество своему брату по брачному контракту….затем поменял мнение и раскаялся в свершении дарственной. Он стал искать средства отменить сей акт. Ему посоветовали жениться, что он и сделал и завел детей. [Папон остается глух к усилиям Дюмулена создать свой идеализированный образ аскета, борца за общественное благо.] ‹…› Его указанный брат выдвинул в противовес весьма важные причины: ‹…› что указанный Дюмулен объявил во всеуслышание о своем желании даровать все свое имущество брату, дабы хорошо его женить… И что, веря этим словам, он нашел женщину, на которой и женился[45], и без данного обещания свадьба никогда бы не состоялась, и что, исходя из этой щедрости, он выделил солидный дуэр[46] своей супруге. И что отмена дарения была бы обманом и непростительным мошенничеством, свершенным по отношению к браку, который является таинством, честью и божественным
Как следует уже из второго акта, Ферри «изъял у него документы, дав ему понять, что всего лишь хочет представить их неким нотариусам [в качестве доказательства того, что] он не является мошенником, и заверив, что вернет их незамедлительно. Однако он этого не сделал, но, напротив, стал отрицать то, что их когда-либо видел, продал то, что было зарезервировано для брака их сестры, и долго вводил указанного заявителя в заблуждение…».
В «Диалоге адвокатов», которому в нашей книге будет посвящен последний рассказ, упоминается о том, насколько вредно для адвоката ссориться с прокурорами. В качестве примера приводится случай Шарля Дюмулена, не сумевшего найти общий язык с прокурорами, правда, не уточняется, о каком конфликте идет речь.
Об этом десятилетием раньше писал прославленный юрист Андреа Тирако:
Эта фраза ввела в заблуждение даже таких опытных историков, как Э. Кампардон и А. Тюетей, которые поняли ее так, будто у нашего адвоката родились незаконные дети – во французском языке
Это была Маргарита Майар, дочь лейтенанта Шатле (то есть заместителя парижского прево) по уголовным делам.
Дуэр (вдовья доля) – часть семейного имущества, которую в случае смерти мужа получала его вдова. Дуэр мог определяться кутюмами или же специально оговариваться в брачном контракте. Как правило, он находился в определенном соотношении с приданым. Если жена умирала первой, то право на дуэр переходило ее детям, независимо от иных форм наследования. Если их отец женился вторично и у него рождались дети от второго брака, дуэр оставался неприкосновенной собственностью детей от первого брака.
