не представлял жизни без ответственности за нее.
Если бы Тутор-Рора спросили, и он имел возможность ответить прямолинейно, он бы признал, что для его души миллион тонн этого подвижного железа гораздо ценнее мелочи веса экипажа. Безусловно, по здравому рассудку, без команды «гора» была ничем, однако сколько раз за время ее существования этот самый людской коллектив менялся, не только частично, но и полностью. Люди, как какой-нибудь болт, линолеум или продырявившийся лист обшивки, были сменным материалом. Даже командиры менялись, Тутор-Рор был восьмым по счету. А вот, например, основной реактор заменили только однажды, а резервный атомный – еще ни разу. Это, кстати, вызывало у генерала-канонира озабоченность. Не смотря на доклады экспертов о полной пригодности Резервного, он не стал бы его запускать по доброй воле.
Так вот, с точки зрения командира, «боевая гора» была куда живее впаянных в ее механизм людей. Они были вялыми микробными тенями на фоне ее статичной, великанской мощи. С этого угла прицеливания, само появление магических соотношений могло вызвать только кривую усмешечку. Однако Тутор-Рор скрывал ее внутри собственного черепа. Как и многое-многое другое разумеется. Например…
10. Ночные уроки
Например, то происшествие, однажды, много циклов назад, во время дежурства на контрольном посту главного учебного корпуса Начальной Танковой Броне-академии имени адмиралиссимуса Цетада-Буба, и Тутор-Рор – еще просто Тутор – второй курс, до бронзы погон броне-лейтенанта еще глаза выпучишь. Вот именно тогда, в забытую цифру не только числа, но и месяца, судьба подбросила ему нужного человека. В тот период, он совсем скис, толкающая по жизни вперед ненависть к Эйрарбии поувяла, старинная детская трагедия затянулась паутиной мелочных жизненных катаклизмов. Да и как было не увясть? Ведь они с отцом строго настрого договорились никому не пересказывать тот бросок прочь, с местности подвергнутой заражению. Наверное, правильно сделали, может, знай приемная медкомиссия Академии о том случае, могла бы заподозрить в Туторе скрытого бациллоносителя и плакала тогда его военная карьера. А так – здоров, в пределах санитарных норм принятых через некоторое время после Второй Атомной.
И вот, притупилась та боль от сдираемой со щек резины «изолятора», поблекло, растворилось посиневшее лицо мамы, совсем вытерлось изображение братишки (ведь даже фотографий не осталось ни одной – сгинул дом с вещичками под огнеметами санитарного кордона), и как следствие, сильно поржавела пружина, толкающая молоденького курсанта на подвиг. И к тому же, на занятиях совсем, покуда, не клацанье пушечных затворов, и не стойкая тень фанерного танка в обрезиненой, истертой бровями оптике, а больше – всё стрелки-значки, в назойливой шелести хронопластин, все чаще интегралы и степенной ряд над скобками, и от непонимания, некуда деться из объятий давящей, изматывающей и убаюкивающей скуки. И вот именно тогда, на дежурстве, шестеренка жизненных случайностей
