достоверной и беспристрастной. А главное – истины неопровержимой».[42]
Все очень правильно, очень пафосно и… очень банально. Так что перельмановские инвективы в адрес сочинений Н.А. Рубакина небезосновательны. Впрочем, сын Рубакина, Александр Николаевич, как раз отмеченные «шероховатости» стиля относит к достижениям своего отца: «Рубакин выработал свой необыкновенно простой и ясный язык, с многочисленными повторениями и вопросами. Некоторым он казался однообразным, бедным. Однако на деле огромная сила популяризации в произведениях Рубакина заключалась в том, что самые сложные вопросы науки в его изложении оказывались доступными понимаю даже совсем малограмотного человека».[43] Любопытно, что очень часто корреспонденты Рубакина (а их у него было несколько десятков тысяч!), наоборот, стремились всячески «украсить» свою речь. Один из читателей Рубакина, обращаясь к нему, писал: «Вы – мой имманентный интернационал»…
Однако священных коров в научпопе того времени, кажется, не было вовсе. Не избежал критики в свой адрес и сам Перельман. Правда, произошло это несколько позже, в 1937 году. В короткой заметке с многослойным для советской культуры XX века названием «Популяризация вплоть до сумбура» В. Рихман разбирает «Занимательную механику» Перельмана. Отдав положенные ритуальные почести – «По Советскому Союзу в десятках и сотнях тысяч экземпляров расходятся популярно-научные книжки Я.И. Перельмана. Они, безусловно, приносят большую пользу нашей молодежи ввиду популяризаторского таланта автора, – Рихман остается принципиален: …даже беглое знакомство с “Занимательной механикой” Перельмана вызывает сомнение в том, что Главная редакция научно-популярной и юношеской литературы ОНТИ читает книжки этого автора. Она, очевидно, полагается на личный авторитет Я.И. Перельмана и не желает разбираться в его методологических позициях».
Заключительный абзац заметки выглядит вообще как приговор революционного трибунала: «Вряд ли можно считать целесообразным отступление от принципов классической механики, изложенное всего лишь в нескольких строках по одному частному вопросу. Можно думать, что популяризация подобного рода внесет лишь путаницу и внедрит предрасположение к восприятию махизма в его современных формах, а это уже никуда не годится. Редакция юношеской научной литературы допустила крупный промах».[44]
Никуда не деться, жизнь в очередной раз на стороне евангелиста Матфея: «Ибо каким судом судите, таким будете судимы». Но вот сам факт такого эмоционального обсуждения научно-популярной литературы говорит о многом. Например, о том, насколько серьезно (иногда – со звериной серьезностью) подходили в то время к такому не вполне серьезному, казалось бы, жанру, как научпоп. И подобного рода дискуссии, глубоко теоретические и одновременно предельно эмоциональные, были отнюдь не исключением. Показателен в этом отношении эпизод, который произошел в 1920 году.
Именно в этот год в Петрограде по
Эта книжка Рубакина после первого же издания подверглась жесткой обструкции. Так, в 1913 году в изданной «Союзом Михаила Архангела» книге «Школьная подготовка второй русской революции» статья, посвященная Рубакину, заканчивалась словами: «Рубакин – чистейший безбожник и анархист. Это, конечно, его дело. Но каким образом его книга “Среди тайн и чудес”, составленная для детей школьного возраста, разрешена к печати и распространению?».
