передок в кромешный ад, после которого остается порой одно месиво.
Психологически не все выдерживали такой артиллерийской обработки противником переднего края. Если одни могли терпеливо лежать, то другие от страха плакали или теряли зрение, слух и память. Если немцы обстреливали не один день, то роты таяли на глазах.
Окопная жизнь! В основном она проходила ночью: «Отправляли больных и раненых, принимали пополнение – обычно одного, двух; получали боеприпасы, термос с пищей, водку, почту. (…)
Казалось, мы в преисподней. Ночью сырость пронизывает все тело, добираясь до костей. Под утро зубы стучат от холода. Постоянная влажность и вонь, под ногами – слизкая грязь, от нее никуда не спрячешься, она раздражающе чавкала под ногами, – какая-то беспросветность, порой я впадал в отчаяние, но старался не поддаваться – за мной взвод. (…)
В окопах обустраивали землянки, старались наладить печки из старых железных бочек и молочных бидонов. Ухитрились сотворить низкие нары, покрыли их лапником. Для укрытия от осколков рыли норы: ячейки с полками для гранат и патронов, к ним прорубили ступени, чтобы, если что, быстрее выбраться наверх. (…) Так шли дни», – вспоминает Б. Горбачевский.
Были ли окопы промерзшими или сырыми и липкими, не важно; все одно: на пехотинце надето много чего. Все с ним постоянно, начиная с поясного ремня с патронташем набитом патронами, каски, противогаза, винтовки и кончая вещевым мешком, где лишь предметы первой необходимости: фляжка, котелок, ложка, кружка, сухари и портянки. К тому же он небрит, заросший щетиной, грязный и мокрый, вымазан глиной и землей. А еще вши. Все это солдат и носил на себе, покуда носили ноги. Ведь подлет и удар пули происходит без единого звука. Ее слышно, когда она уже прошла мимо. Не услышал свиста, значит, кого-то уже и нет на этом свете. Таков закон передка. А когда проявлялись первые проблески весны, солдат радовался яркому солнышку. Да только распутица становилась врагом похлеще немца. Нога в сапоге не поднималась из-за пудовой тяжести раскисшей грязи вперемешку с глиной. Другое дело ботинки с обмотками. Те были гораздо удобней на длинных маршах пехоты.
Правда, Б. Горбачевский имел на этот счет свое мнение: «Особенно скверно было тем, кто в обмотках, – просто беда! Но вот появились сапоги! Обмотки долой! Правда, сапоги попадали к нам не из интендантства! На обуви виднелись старые сгустки крови – ничего, вода все смоет! Некоторым доставались только голенища – и то дело! Они защищали обмотки от воды и грязи. Я недоумевал: что ж это за башмачное ведомство, которое нас так выручает? Оказалось, по ночам двое солдат выползали из окопов, ползком добирались до леса и там стаскивали сапоги с убитых немцев. (…)
Сапоги выручали, спасали от воды, скапливавшейся на дне окопов, и все-таки многие кашляли, хлюпали носами, температурили, но не обращали внимания на все эти жизненные фокусы».
А что делает перед боем пехотинец? «Проходя по расположению батальонов, – вспоминал
