описывает свою первую атаку: «Воздух взрывают первые залпы артиллерии! Значит – 6.00! Артподготовка! Высоко над нами со свистом и шумом проносятся огненные стрелы реактивных залпов “катюш”. Рев и грохот нарастают – это принялись за дело наши бомбардировщики и штурмовики, обрабатывают траншеи противника. Великолепно! Все точно так, как должно быть! Все по плану! Над деревнями, которые мы вот-вот пойдем брать, вздымаются огромные столбы черного дыма и багрового пламени – какая приятная картина! Из леса выдвигаются наши танки с солдатами на броне, бегло оцениваю – не меньше тридцати! Двумя колоннами обходят линию окопов и стремительно движутся вперед. (…)
В голову пробивается голос командира:
– За мной! Вперед! В атаку!
Ох! Как трудно оторваться от земли. Кажется, ты распластан, врос в землю, не сдвинуться – ни рук, ни ног, их просто нет… У меня не хватает обеих рук?… “Окоп – твоя последняя надежная крепость”. Последние секунды… Забудь обо всем, солдат: приказ прозвучал. (…)… стиснув зубы, уже ни о чем не думая, враз отключив сознание, приподнимаюсь в своей норе, неумолимая сила исполнения долга вмиг выталкивает меня из окопа, швыряет вперед, и я уже бегу! Вместе со всеми, наклонив голову, прикрытую каской, как нас учили – низко пригибаясь, выставив вперед винтовку с привинченным штыком; я очень спешу, стараясь не отстать от бегущих рядом, и, как все, ошалело ору, хотя чувствую холодную испарину на лбу под каской, но напрягаю легкие и кричу: “Ура-а!..” – и этот объединяющий крик придает какие-то новые, неведомые силы, приглушает, подавляет страх».
А вот и кульминация боя:
«Грохот боя заглушают отчаянные крики раненых; санитары, рискуя собой, мечутся между стеной шквального огня и жуткими этими криками, – пытаясь спасти, стаскивают искалеченных, окровавленных в ближайшие воронки. В гуле и свисте снарядов мы перестаем узнавать друг друга. Побледневшие лица, сжатые губы. У многих лица дрожат от страха. Кого-то рвет. Кто-то плачет на ходу, и слезы, перемешанные с потом и грязью, текут по лицу, ослепляя глаза. Кто-то от шока в мокрых штанах, с кем-то – того хуже. Вокруг дикий мат. Кто-то пытается перекреститься на бегу, с мольбой взглядывая на небо. Кто-то зовет какую-то Маруську. (…)
Со всех сторон раздавались отчаянные крики, от которых можно сойти с ума. Я приподнялся и побежал догонять своих. Над полем стоял непрерывный вопль:
– Мандавошки!
– Где моя нога!
– Санитар! Санитар!
– Летчики, спасите нас!
– Что вы с нами сделали?! Гоните, как скотину, на пулеметы!
Опять этот хриплый голос.
– Марусенька, где ты?
Атаки следовали одна за другой. Сражение разгоралось, росли горы трупов. Мы приближались к вражеским траншеям.
Это самая трудная минута боя. Ночью минеры проделали проходы в минных полях, сейчас по ним устремлялись остатки наступающих, я видел,
