не терпится. Вчера она подошла ко мне на перемене и спрашивает: «Неужели Оля не поручала тебе еще кого-нибудь переселить в новую квартиру?» – «Нет, не поручала…» – ответил я. «Давай тогда сами кого-нибудь переселим! Это потрясающе интересно!..»
Ты, Оля, пишешь, что мои письма немного похожи на повесть с продолжением. Мне это было приятно прочитать… Я сейчас раскрою тебе один свой секрет (издалека, на бумаге, как-то легче раскрывать секреты, чем вслух). Я раньше и правда мечтал сочинять. И даже не просто мечтал…
Однажды прихожу домой – и вижу: Нелька сидит за столом и громко читает один мой рассказ, еще не совсем законченный. Читает и над каждым словом посмеивается. Отец с Еленой Станиславовной тоже еле заметно улыбались, а как меня увидели, сразу проглотили свои улыбки. Чем-то мой рассказ их смешил, хотя он был очень грустным по содержанию.
Я вырвал у Нельки свою тетрадь… А Елена Станиславовна очень медленно произнесла:
– Разве Коля не разрешил тебе… это читать?
– Нет… Я сама, – промямлила Нелька. – А что тут особенного? Он же слушает, когда я играю на пианино. И никакого разрешения не спрашивает!
– Это разные вещи, – медленно продолжала Елена Станиславовна. – Ты поступила нечестно. И должна попросить у Коли прощения.
– Я? У него?! Никогда в жизни! – закричала Нелька. И побежала рыдать в соседнюю комнату.
– Тогда я вынуждена это сделать за свою дочь, – сказала Елена Станиславовна.
Она так сказала, но я чувствовал по ее тону, что не имею никакого права прощать или не прощать ее. И поэтому я ничего не ответил, а вместе с тетрадкой убежал во двор и долго сидел там возле своего любимого холмика. Мне очень хотелось доказать им всем, что вовсе не обязательно смеяться над моими грустными рассказами. И я послал тетрадку в редакцию.
Ответ был очень коротеньким. Там писали, что название рассказа «очень многообещающее», но сам рассказ «разочаровывает, потому что сюжет его выдуман, а не взят из жизни».
Тогда я стал сочинять стихи. И их мне тоже возвращали.
Мне казалось, что все дома потихоньку торжествуют. И когда начинали хвалить Нельку за ее способности и трудолюбие, мне всегда чудилось, что чего-то не договаривают, но очень хотели бы мне сказать: «А у тебя никаких способностей нет».
И я так сильно захотел доказать им, что они не правы… Так сильно, что даже, помнишь, украл чужое стихотворение и хотел выдать его за свое. Я никогда не забуду тот родительский день и твое лицо, когда ты рвала на клочки чужое стихотворение.
А если тебе кажется, что письма мои хоть немножко похожи на рассказы или там на повесть, то большое спасибо. Это случайно, само собой получается… Наверно, потому, что в них сюжеты не выдуманы, как было в той моей тетрадке, а «взяты из жизни»?
Я теперь нарочно буду писать письма как рассказы. Со всякими подробностями. Пусть у меня будет хоть один настоящий читатель!
Неужели Артамонов продолжает выживать тебя со своей парты? И издеваться над твоей мастерской?
Коля
Дорогой
