и агрессивном крещендо. С помощью этой ораторской уловки на партийных собраниях ему часто удавалось довести публику до исступления. Но сегодня агрессия не была предназначена для того, чтобы разжечь массы соратников. Речь фюрера была адресована не его верным партийцам в Нюрнберге – он выступал на открытии музея перед семьями с детьми солнечным воскресеньем в Мюнхене.
Кубизм, дадаизм, футуризм, импрессионизм и т. п. не имеют никакого отношения к немецкому народу. Все эти термины ни стары, ни современны, это всего лишь напыщенная болтовня людей, которым Господь отказал в истинно художественной одаренности…
– вещал фюрер. «С каждой фразой Гитлер распалялся все больше и больше. Он кипел от злости. Слюна летела брызгами изо рта, так что даже ближайшие соратники смотрели на него с ужасом», – пишет историк искусства Пауль Ортвин Раве, который в тот день был среди публики.
Закончив речь, раскрасневшийся оратор потряс кулаком на фоне синего неба: «С этой минуты мы будем вести беспощадную войну, дабы уничтожить все враждебные элементы, стремящиеся подорвать нашу культуру». Гитлер объявлял войну современному искусству, и вряд ли это можно было выразить более однозначно.
Первая Большая немецкая художественная выставка, Grosse Deutsche Kunstausstellung, была задумана как непосредственное воплощение замысла Гитлера создать новое немецкое искусство. Это должно быть чистое, ясное и понятное искусство. Долой странные смешения стилей и эксперименты модернизма! Ежегодные выставки в Доме немецкого искусства должны были стать образцом стиля для немецких художников.
Выставка состояла из восьмисот восьмидесяти четырех произведений, прошедших тщательный отбор, однако Гитлер остался недоволен, хотя и скрывал это от посетителей.
Перед самым открытием, пытаясь представить себе, как воспримет выставку публика, Гитлер сам обошел все залы. Увиденное привело его в страшное негодование. «Никакой выставки в этом году не будет. Присланные работы совершенно ясно доказывают, что у нас в Германии пока нет художников, достойных занять место в этом великолепном здании», – возмущенно заявил он своему другу и личному фотографу Генриху Гофману.
В гневе фюрер приказал немедленно снять со стен восемьдесят четыре картины. А немного успокоившись, сам провел окончательный отбор. Сотни работ, изначально одобренных для выставки, были отвергнуты. Все «не проговоренное до конца», то есть содержащее малейший намек на абстракцию, вызывало у Гитлера крайнее презрение. Надо сказать, что для участия в выставке приглашались все желающие, единственное условие заключалось в том, что конкурсант должен быть арийцем. Критерий, как видим, оказался недостаточно строгим, чтобы сделать каждого претендента истинным художественным мастером Третьего рейха.
Гитлер так нервничал, что позднее приказал Службе безопасности (Sicherheitsdienst, СД) следить за посетителями музея и составлять секретный отчет о том, как реагировала публика.
