style="font-size:15px;"> Следующий зал был отдан исключительно еврейским художникам. Тут Геббельс решил не деликатничать. Картины развесили без всякой логики, некоторые были без рам. На стенах между картинами были намалеваны издевательские рисунки, надписи и лозунги, высмеивающие работы: «большевистская пропаганда», «откровения расовой еврейской души», «безумие как метод», «природа, увиденная сквозь призму больного разума». Среди многочисленных посетителей выставки на Галериштрассе, 4 был и историк искусства Пауль Ортвин Раве:
Картины теснились длинными, тесными, вызывающими клаустрофобию рядами. Выставка была сознательно построена так, чтобы умалить достоинства работ. Свет был отвратительный. Полотна висели как попало, словно их развеску доверили детям или полным идиотам. До самого потолка все было увешано картинами. Никакого ощущения порядка, всюду, где только нашлось свободное место, втиснуты картины, между скульптурами, на полу, прислоненные к стене, на пьедесталах. Повсюду гневные комментарии, названия и скабрезные шутки.
В третьем зале висели картины, оскорбляющие, по мнению нацистов, немецких женщин, солдат и крестьян. Среди них – работы немецкого дадаиста Георга Гросса, в которых он запечатлел свои воспоминания об окопах Первой мировой; эти работы были ошельмованы как «марксистская пропаганда». Выставка представляла всех тех, кого нацисты презирали: евреев, коммунистов, анархистов, пацифистов.
Посыл был ясен: искусство модернизма – заговор, составленный и разжигаемый большевиками-евреями с целью развратить немецкую душу и ускорить вырождение нации. В центре заговора стоит «еврейство» – хотя из ста двенадцати художников, представленных на выставке, всего шесть имели еврейское происхождение. Больше всего картин для выставки – двадцать семь – отобрали у Эмиля Нольде, который поначалу даже сочувствовал национал-социалистам. Но примитивизм Нольде вызывал у «истинно народных» нацистов острое неприятие.
По отношению к искусству модернизма нацисты испытывали не только омерзение, но и вполне оправданное чувство тревоги. Унижая, нацисты пытались скрыть тот факт, что их самих унизили. Ведь художники-модернисты видели нацистов насквозь. Они обнажили нечеловеческую пустоту, скрывавшуюся за буржуазными ценностями, за которые так отчаянно цеплялись нацисты. Модернизм перетряхнул давным-давно закосневшие идеалы красоты и гармонии. Художники открыто говорили об унизительной и бессмысленной войне, которая стоила жизни миллионам солдат, погибшим в окопах Первой мировой.
Это было неугодное искусство. Оно изображало мир, который не только нацисты, но и многие в Германии не хотели и не были готовы принять. Отвращение было демонстративным и считалось здоровой реакцией, а не выходом неосознанно подавляемых чувств:
Мы видим на стенах вокруг нас порождения безумия, дегенерации и импотенции. Все, что показывает эта выставка, вызывает у нас гнев и отвращение[7],
Перевод Григория Козлова (из его статьи «Дегенеративное искусство», журнал «Артхроника», 7–8/2007).
