простые подмастерья, – думал Рубенс. – Крики и брань звучали отвратительно, все художники растерялись, стояли и смотрели, пришлось самому разнимать граверов. Впервые за много лет в моей мастерской случилась такая драка! Я тоже растерялся, честно говоря, и, выпроводив Соупмана, не только сделал выбор между ними, но и дал понять Ворстерману, что он мне нужен и может позволить себе многое. А как иначе? Он и правда делает свою работу превосходно. Если бы в тот момент Антонис был в мастерской, возможно, драки не случилось бы, ван Дейку всегда каким-то чудом удавалось утихомиривать Ворстермана. Соупман перед уходом рыдал, как ребенок, молил о прощении, говорил, что ему некуда идти. Он трудился у меня шесть лет. Но я простился с Соупманом ради Ворстермана, понимая, что рядом они работать никогда не смогут. Ворстерман принял это как должное, работал себе – он вообще работал очень много, и даже по ночам, и жег уйму свечей… Но мне это нравилось, он делал прекрасные вещи! И что же я узнаю?! Ворстерман позволяет себе говорить, что плачу я ему ничтожно мало, что его бесит, когда я подписываю его эстампы своим именем. Ему, разумеется, напоминали, под чьей крышей он трудится, кто оплачивает материалы, получает заказы и так далее… Ворстерман как раз работал над очень сложной гравюрой «Чудо со статиром». Да, дорого мне обошлось это «чудо». Терпение мое лопнуло, когда мне рассказали, что он любит разглагольствовать о разнице в оплате моей работы и трудов других художников, да еще и подбивает на бунт всю мастерскую. Сволочь!»
Кровь прилила к голове от бешенства, Рубенс поскакал еще быстрее. Он заставил себя думать о французском заказе, представлял сюжеты, в которых можно изобразить Марию Медичи, неугомонную мать Людовика Тринадцатого. Королева-мать заказала в его мастерской серию картин для Люксембургского дворца, работы предполагались огромного размера и призваны были прославлять подвиги ее покойного мужа Генриха IV и ее собственные деяния. Генрих Четвертый, предыдущий король Франции, и его супруга будут изображены в виде Юпитера и Минервы рядом с Аполлоном и Меркурием, окруженные облаками. Напыщенно, красиво, безопасно! Цена заказа – 20 тысяч экю. Рубенс думал о том, что надо обязательно просить часть суммы заранее, а то вдруг потом Мария Медичи опять рассорится с сыном-королем…
Мысли о Ворстермане вернулись, ему снова ударила кровь в виски, и он снова пришпорил коня, разговаривая вслух на ходу:
– Объяснил ведь, что расплачусь с ним, когда будут проданы хотя бы десять экземпляров! Да за одну ночь только свечи и материалы чего стоят! И медь дорогая! Дикарь стал кричать и грозить, что разобьет станок, уничтожит доски, я попросил художников успокоить буяна, пригрозил, что позову стражу… Потом решил, что должен все же попытаться поговорить с ним. Ну, возможно, дать часть денег. Вышел зачем-то к общему столу в тот день, во время обеда. Какие бесы меня притянули туда?! За обедом я для начала решил его укоротить, напомнив судьбу Соупмана, и сказал, что если он будет продолжать так себя вести, то я распрощаюсь и с ним, и очень быстро. Когда я это сказал, то почувствовал, что художники, сидевшие
