больше похож на себя.
– Ты не думаешь, что мое платье на этом портрете выглядит слишком скромно? – забеспокоилась Изабелла.
– Наряд и драгоценности я добавлю потом. Вы сможете надеть любое платье, и я его напишу. Пока я занимаюсь лицом и фоном, руки предстоит прописать позже, – объяснял ван Дейк, направляясь с дамами к соседней беседке.
Рубенс проводил их взглядом.
– Когда я в Мантуе, совсем молодым, служил при дворе Гонзага… я был беден и не мог покупать античные статуи и бюсты, как это мудро сделал ваш патрон. Но я преклоняюсь перед древним искусством и охотно приобрел бы сейчас эти предметы для украшения своего дома. В обмен могу отдать полотна своей кисти на сумму, равную цене античной коллекции господина Карлтона. Если его заинтересует мое предложение, пусть ответит сразу, я люблю быстрые сделки, когда каждый немедленно получает то, что хочет, и остается доволен.
– Если господин Карлтон согласится, – кивнул Тоби, – он тотчас пришлет вам опись и оценку.
«Как неожиданно он повернул разговор! А впрочем, может так случиться, Карлтон будет и рад расстаться с древними черепками в обмен на самые дорогие картины в Европе. Но! Самое главное для нас, государственных людей, – вспомнил Тоби наставления отца, – ничего не обещать заранее, особенно иностранцам».
– А почему вам интересны антики? – вырвалось у англичанина. Сам он интерес Карлтона к осколкам прошлого считал странным чудачеством.
Рубенс отвернулся, он будто не услышал вопроса:
– Изабелла, мы с господином Мэтью идем в мастерскую. Антонис, подтягивайся позже, я хочу поговорить с тобой и Ворстерманом, – громко добавил Рубенс по-фламандски и повел англичанина за собой.
«Я плохо соображаю. Говорю что-то не то. Слишком много необычного увидел сегодня», – волновался Тоби, в то время как они с Рубенсом вступили в общую мастерскую.
Полотна, висящие на стенах, делали зал похожим на галерею. В центре и по углам, на подставках и просто на полу стояли статуи, рыцарские доспехи, пустые клетки для птиц, необычные предметы вроде астролябий, часов и громоздких приборов непонятного назначения. Отрезы тканей разных цветов и фактур были навалены рулонами и свешивались вдоль спинок кресел, у окна на полу был расстелен огромный гобелен.
Мэтр подводил Тоби к каждому станку, говорил о картине, называл имя художника или ученика, вел дальше. Пахло скипидаром. На одном огромном полотне было изображено Святое семейство, благодать и спокойствие исходили от этой картины, внутри ее будто горел светильник – так явственно она излучала свет! На другом полотне львы, написанные почти в натуральную величину, боролись со всадниками-сарацинами; на третьей картине лошади, собаки, дикие звери сбились в пылящий шар, страх и ярость вырывались за пространство полотна. За следующим мольбертом ученик переносил на холст изображение обнаженной женщины с небольшого эскиза, выполненного на доске. Дама, судя по эскизу, должна была стать дебелой античной богиней,
