не отворачиваясь.
Галя почти не плакала, только повторяла: «Володя… Володенька, ты не болеешь? Не болей… Володя…» Однажды вместо нее он услышал приятный женский голос с заметным южным выговором: «Владимир Алексеич? Та вы не волнуйтесь, у Халы все в порядке, просто охрипла немножечко, так просила позвонить, а через недельку она сама вам усе расскажет, и еще просила поцеловать, так я вам и передаю же…» Потом Галя выздоровела, но как раз в ту неделю у него звенело в ушах, и, когда работал с азиатом, перед глазами плыли цветные круги.
…Теперь они шли по пустынной дороге – три человека, слишком легко одетых для конца ноября. Первым шел Сергей. Его рыжие кудри были скрыты туго натянутой вязаной шапкой, зеленая полувоенная куртка застегнута до горла, джинсы заправлены в высоко зашнурованные желтые ботинки. Слева куртка топорщилась – там под ней висел стволом вниз «узи», он выбрал его, а не «калашников», и это был его последний жест отвращения к стране. Старшина-оружейник хмыкнул и выдал автомат. Карманы куртки были набиты магазинами – больше он не взял ничего.
Юра шел вторым. На нем была черная нейлоновая шапка с длинным козырьком, широкая короткая кожаная куртка на меху, черные спортивные штаны-шаровары и высокие кроссовки. В левой руке он нес длинную спортивную сумку. Из-под шапки провод наушников незаметно тянулся под куртку, да если бы кто и заметил, решил бы, что парень, по виду обычный фарцовщик или качок, слушает на ходу «Вокмэн», наслаждается Розенбаумом или Токаревым. Но провод тянулся к мощной рации, висящей на Юриной груди, и в наушниках непрерывно повторялось: «Восемьсот сорок один, семнадцать, девять… восемьсот сорок один, семнадцать, девять…» Механический голос бубнил, и это означало, что все идет по плану, что двигаться в том же направлении с той же скоростью и готовность акции – получасовая.
Последним шел Олейник. Клетчатую английскую кепку он низко надвинул на глаза, руки глубоко сунул в большие карманы бежевого шерстяного пальто, легкие замшевые ботинки – любимая его модель, та самая, что была испытана еще солдатами Монтгомери в пустыне, – он ставил твердо, и при каждом шаге отмечал про себя, что лучшей обуви для прыжка не найдешь – лучше работать только босиком. Но не в России в ноябре…
Они шли примерно метрах в тридцати друг от друга, и в наушниках Юры все бубнил тот же голос: «Восемьсот сорок один, семнадцать, девять… Восемьсот сорок один, семнадцать, семь…» Готовность была уже двадцать минут.
Сергей остановился, повернулся лицом назад – как бы от ветра, – прикурил. Подошел Юра. Чуть ускорив шаг, подтянулся Олейник.
– Владимир Алексеич, – Сергей затянулся, дал прикурить Юре, – как все-таки думаете, неужели правда, что работа на уничтожение? Неужели они своих подставят только для тренировки? Вы верите?
– Не то что верю. – Олейник сплюнул, бросил сигарету, задавил ее подошвой, помолчал мгновение. – Не то что верю… Уверен. Знаю точно. Своих? Да спорить могу, что именно своих они и подставят. Еще и
