она получила бокал вина, похожего на жидкий янтарь. Дарья всегда получала то, что хочет. В этом все дело.
– Чудесно! – сказала она, сделав второй или третий глоток, и закурила тонкую египетскую папиросу.
Дым «Нефертити» – дурманящая смесь со вкусом чабреца и каннабиса, напоминающими о пустынях и диких горах, смешался с ароматом сушенных на солнце фруктов, лесных орехов и горного меда. Итальянское вино и египетские папиросы. Пассита ди Пантелерия и Нефертити. Гамма ощущений оказалась такой, что едва не захватило дыхание, и Дарья хотела было поделиться с Кириллом своим выходящим за грань реальности удовольствием, но именно в этот момент ей в спину дохнули ветры минувшего. Дарья замерла, прислушиваясь. Ей показалось вдруг, что за спиной раскрылись врата вечности, и прошлое вернулось, чтобы…
«Что?»
– Шахматы? – спросила она, когда он вошел. За скрипом голоса и шорохом одышки легко было скрывать вечно тлеющую надежду. Но где же тут скроешься, и от кого! Марк разгадывал ее, как ребус для школьников, читал, как открытую книгу.
– Если ты этого хочешь! – улыбнулся он. Подарил свою чарующую улыбку и пошел доставать шахматную доску.
«Если я этого хочу? О, боже! Я хочу, хочу, хочу! Но что толку хотеть! Хотеть не значит мочь. Поэтому пусть будут шахматы».
– Я вижу, ты работала, – кивнул он, возвратившись к столу, на ее каракули. – Что это?
– Так, ерунда…
– А все-таки? – он раскрыл доску и начал расставлять фигуры. Высокий, широкоплечий, двигающийся с невероятной грацией – другого слова она просто не могла подобрать. Но факт в том, что движения его были стремительны и точны, но при этом, казалось, возникали одно из другого, как если бы были одним слитным движением. Долгим и плавным, идеально вписанным в пространство и время.
– Кажется, я решила проблему четырех красок[13]…
– Ты решила теорему Гутри?
– Не знаю, но мне кажется…
– Не стесняйся! – улыбнулся он. – Наверняка все так и есть! Ты же умница, ты всегда находишь правильные ответы!
«Марк?» – она хотела обернуться, но музыка ее опередила.
«Марк!» – это была его музыка. Только он умел так импровизировать, интерпретируя скрытые смыслы и намерения композитора. Только под его пальцами Рахманинов становился живым. Как исполнитель Марк был лучше, серьезнее и глубже, чем сам композитор, а ведь Рахманинов заслуженно считался великолепным пианистом!
«Боже!» – Она все-таки обернулась, но лучше бы осталась сидеть, как сидела. На возвышении в глубине зала стоял белый концертный рояль, однако играл на нем не Марк, а какая-то смутно знакомая молодая женщина с красивым, но мрачным лицом.
«Кажется, она была утром в „Нордии“, – вспомнила Дарья. Однако никакой уверенности в этом не испытала. Могло быть так, могло – иначе. – Но играет она, как Марк… и… да! Боже праведный! Но как это возможно?!»
Аура
В математике
